Мировая война Z - [34]

Кто-то из другого взвода, не знаю его имени, завопил: «Я попал ему в голову, а он не умер! Они не умирают от выстрелов в голову!» Уверен, что он просто не задел мозг, такое случается, очередь слегка оцарапала череп… наверное, если бы парень успокоился и подумал, он бы сам все понял. Паника заразнее, чем вирус, а благодаря чудесному «Лэнд Уорриор» она переносилась воздушно-капельным путем. «Что? Они не умирают? Кто сказал? Ты выстрелил в голову? Боже всемогущий! Их нельзя убить!» По всей сети только это и было слышно, обделанные штаны вдоль всей информационной магистрали.

«Всем заткнуться! — крикнул кто-то. — Держите строй! Не выходите на связь!» Но вдруг этот голос заглушил крик, и следом в моем окуляре, и наверняка во всех остальных тоже, возникла струя крови, заливающая сломанные зубы. Картинка шла от парня во дворе дома за линией обороны. Хозяева, наверное, заперли инфицированных родственников внутри, перед тем как уехать. Наверное, от ударной волны или еще от чего-то дверь ослабла, потому что зомби ее выломали и пошли прямо на того беднягу. Вес записалось на камеру, зафиксированную на его оружии, которое упало как раз пол нужным углом. Их было пятеро: мужчина, женщина и трое детей. Парня повалили на спину, мужчина сел ему на грудь, дети занялись руками, пытаясь прокусить защитный костюм. Женщина сорвала маску: мы видели, как лицо бойца исказилось от ужаса. Я никогда не забуду его визг, когда женщина откусила ему нижнюю челюсть вместе с губой. «Они сзади! — орал кто-то. — Они выходят изломов. Линия прорвана! Они повсюду!» Внезапно картинка исчезла, сигнал прервался… «Не выходить на связь!» — приказал кто-то, явно изо всех сил стараясь не сорваться на крик, потом линия сдохла.

И тут… мне показалось, что сразу же за отключением сигнала в небе вдруг завизжал и штурмовики. Я не видел, как они сбрасывали бомбы. Я лежал на дне своего окопа, проклиная армию, господа бога и свои руки, которые не вырыли яму поглубже. Земля тряслась, небо потемнело. Осколки свистели повсюду, земля и пепел, горело все, что пролетало у меня над головой. Я почувствовал, как мне на плечи упало что-то тяжелое и мягкое. Перевернулся — туловище с головой обугленной, дымящейся, но все еще раскрывающей рот! Я отпихнул мертвяка и выбрался из окопа через секунду после падения последней бомбы.

Я уставился на облако черного дыма, которое висело на месте орды зомби. Шоссе, дома — все закрывало одна грозовая туча. Смутно помню, как наши ребята вылезали из окопов, открывали люки танков и «Брэдли», все просто пялились в темноту. Было тихо, как мне казалось, целую вечность.

И тут они начали выходить, прямо из дыма, как безумный детский кошмар! Одни дымились, другие еще горели… некоторые шли, некоторые ползли, елозя по земле разорванными животами… двигаться мог, наверное, один из двадцати, это… черт… пара тысяч? А за ними, врезаясь в их ряды и настойчиво проталкиваясь к нам, перли оставшиеся миллионы, которых бомбежка даже не задела!

Именно тогда линия дрогнула. Всего не упомнить. Какие-то обрывки: люди бегут, хрип… репортеры. Помню, журналист с усами Йосемита Сэма пытался вытащить «беретту» из пиджака, пока три горящих зомби не повалили его на землю… Какой-то парень рывком открыл дверь журналистского микроавтобуса, выкинул оттуда хорошенькую блондинку-репортера и попытался уехать, но тут их обоих раздавил танк. В небе столкнулись два журналистских вертолета, окатив нас стальным дождем. Один пилот «Команча»… отчаянный красавец… пытался рубить своим винтом наступающий строй зомби. Лопасти прорезали путь сквозь толпу, потом задели машину, и его выбросило к чертям. Стрельба… сумасшедшая стрельба куда попало… Мне выпустили очередь в грудь, прямо в центральную пластину бронежилета. Я словно налетел на стену, хотя на самом деле стоял на месте. Меня опрокинуло на спину, я не мог дышать, и тут какой-то олух бросил светошумовую гранату прямо передо мной.

Мир стал белым, в ушах звенело. Я застыл… в меня вцепились, хватая за руки. Я лягался и раздавал удары направо и налево, чувствуя, как в штанах становится мокро и тепло Я кричал, но не слышал собственного голоса. Снова руки, сильные, куда-то меня тащат. Брыкаюсь, вырываюсь, ругаюсь, плачу… и вдруг мне в челюсть врезается кулак. Я не вырубился, но затих. Это были мои друзья. Зак не бьет в челюсть. Они тащили меня к ближайшему «Брэдли». В глазах прояснилось, и я увидел, как полоска света исчезает под закрывающимся люком.

(Тянется за новой «Q» но внезапно передумывает).

— Я знаю, профессиональные историки любят говорить, что Йонкерс стал «катастрофическим провалом в действиях современного военного аппарата», что он послужил доказательством давней поговорки, будто армии оттачивают тактику для последней войны как раз к началу следующей. Лично я думаю, что это все большой мешок дерьма. Да, мы были не готовы… боеприпасы, обучение, все, о чем я говорил, весь золотой стандарт класса «А»… но подвело нас не то оружие, которое барабанило на передовой. Это старо как… не знаю, наверное, старо как сама война. Это страх, парень, только страх, и не надо быть долбаным Конфуцием, чтобы знать: суть войны не в том, чтобы убить или покалечить того парня, а в том, чтобы напугать его и покончить с этим. Сломить дух, вот чего добивается любая успешная армия, начиная с боевой племенной раскраски и заканчивая «блицкригом» или… как назывался первый этап второй войны в Персидском заливе, «Шок и трепет»? Отлично, «Шок и трепет»! А если врага нельзя шокировать, нельзя вызвать у него трепет? Не потому что он силен духом, а потому, что это физически невозможно? Вот что произошло тогда под Нью-Йорком, вот где провал, который едва не стоил нам всей гребаной войны. Сознание, что мы не можем шокировать Зака, долбануло по нам бумерангом, и в результате затрепетали мы сами! Они не боятся! Что бы мы ни делали, сколько бы мы ни убили, они никогда, никогда не испугаются!