Мировая холодная война - [37]

Протоколы Тегерана позволяют сказать следующее: здесь наметилось подлинное советско-американское понимание в отношении того, что Германию надлежит поставить в положение, при котором она перестанет быть возмутителем европейского мира и источником агрессии. Рузвельт показал понимание опасений СССР в отношении Германии как державы, дважды в XX веке ставившей под угрозу существование России. Этот момент более всего способствовал советско-американскому сближению на данном этапе.

Второй важнейший момент касался «польского вопроса».

Через несколько часов после утреннего заседания второго дня Рузвельт пригласил Сталина на двустороннюю встречу. Рузвельт попытался найти решение проблемы, которая самым очевидным образом разделяла две великие державы. Он сказал Сталину, что приближаются очередные президентские выборы и он собирается баллотироваться на третий срок. В США живут около семи миллионов американцев польского происхождения, их голоса для победы демократической партии крайне необходимы. Как практичный политик, он будет драться за эти голоса. Лично он, Рузвельт, согласен со Сталиным, что польское государство должно быть восстановлено и что его восточные предвоенные границы должны быть отодвинуты на запад, а западные перемещены вплоть до Одера, но обстоятельства избирательной борьбы не позволяют ему открыто высказываться по вопросу о границах. Сталин ответил, что понимает проблему президента.

Рузвельт решил пойти по второму кругу, по той же схеме, но уже говоря о литовцах, латышах и эстонцах. Американцы считают важнейшим право этих народов на самоопределение. Он лично полагает, что жители названных, республик на выборах выскажутся за присоединение к СССР. Сталин ответил, что прибалтийские республики не имели никакой автономии в царской России, которая была союзницей Англии и Соединенных Штатов, и никто не поднимал тогда подобного вопроса. Он не понимает, почему союзники это делают сейчас. Идя примирительным курсом, Рузвельт сказал, что общественность в США попросту не знает и не понимает этой проблемы. Сталин заметил, что публику следовало бы просветить. Вечером, затрагивая самые чувствительные струны, Рузвельт выразил надежду, что СССР восстановит дипломатические отношения с лондонским правительством поляков.

Важно подчеркнуть, что «подкупающим» Сталина обстоятельством было то, что Рузвельт не ставил «польский вопрос» во главу угла. В данном случае надо вернуться на несколько недель назад, когда Рузвельт так объяснял свое отношение к претензиям лондонского комитета поляков. «Я сказал: вы что, думаете они (русские. —.А. У.) остановятся, чтобы сделать приятное вам или нам в этом вопросе? Вы что, ожидаете, что Великобритания и мы объявим войну „дяде Джо“, если они пересекут вашу старую границу? Даже если бы мы хотели этого, Россия могла бы выставить армию вдвое больше наших объединенных сил, и у нас просто не было бы шансов вмешаться в эту ситуацию. Что еще важнее, я не уверен, что честный плебисцит, если он здесь возможен, показал бы, что эти восточные провинции не предпочтут возвратиться к России. Да, я действительно полагаю, что границы 1941 года являются столь же справедливыми, как и любые другие».

Дело не ограничилось внутренними обсуждениями. В Тегеране и Рузвельт и Черчилль одобрили намерение Советского Союза произвести изменения границы между СССР и Польшей. Черчилль это сделал в первый же день встречи, вечером. Рузвельт тогда выждал паузу. Но в последний день конференции он абсолютно недвусмысленно заявил Сталину, что одобрил бы перенос восточной польской границы на запад, а западной польской границы — до реки Одер. Правда, Рузвельт сделал оговорку, что потребность в голосах польских избирателей на президентских выборах 1944 года не позволяет ему принять «никакое решение здесь, в Тегеране, или наступающей зимой» по поводу польских границ. Склонившись над картами, Черчилль и Сталин обозначили то, что Черчилль назвал «хорошим местом для жизни поляков», их новые границы. Рузвельт фактически присоединился к их выводам.

Именно как достижение компромисса воспринимал Рузвельт советско-американское понимание на конференции по всем основным вопросам. Эта идея отражена в едином коммюнике и во всех последующих комментариях президента. И когда Рузвельт 3 декабря вылетел из Тегерана в Каир, он был доволен: его план продвижения к искомому послевоенному миру реализуется. Он установил рабочие отношения с СССР, он нащупал возможности компромисса по польскому вопросу, он нашел в СССР понимание относительно будущей роли Китая, Западной Европы, проектов построения иного, отличного от предвоенного, мира. Обещание СССР выступить против Японии облегчало выполнение азиатских планов Америки. Дела шли желаемым образом.

Лорд Исмей записал, что «Рузвельт явственно был доминирующей фигурой конференции. Он выглядел воплощением здоровья, находился в лучшей своей форме, говорил веско, примирительно и несколько покровительственно… Черчилль, наоборот, страдал от безжалостной простуды, разражался бронхиальным кашлем, хотя, когда это было нужно, его ум триумфально побеждал материю, и он достойно вносил свою лепту». Сталина Исмей описывает как поглощенного в себя, как бы отрешенного от происходящего. В блокноте он рисовал странные волчьи головы.