Мировая борьба. Англосаксы против планеты - [19]

В начале ХХ в. закончилась восходящая фаза развития капитализма, к тому же он и территориально исчерпал планету, мир был поделён, а дальше был возможен только передел с учащением конфликтов и войн, с одной стороны, и усилением эксплуатации колоний и полуколоний, с другой. Поэтому на понижательной волне 1920-1945 гг. третьего цикла зафиксированная Н. Д. Кондратьевым корреляция/регулярность соотношения экономики и международной политики нарушилась и сломалась. В 1930-е годы к этому добавился ещё один источник перманентных социальных потрясений: из кризиса 1929 г. центр мировой экономики, как отмечают специалисты, стал выходить по пути производства специфической некоммерческой продукции – вооружений и создания «экономики вооружений». Она оказала мощное стимулирующее воздействие на мировую экономику и в то же время дестабилизировала мировую политику, обусловив её движение к новой войне, одной из экономических целей которой стало сознательное уничтожение промышленного и человеческого потенциала. Сорокалетняя «холодная война» с её нарастающей гонкой вооружений ещё больше стёрла международно-политические различия между кондратьевскими фазами.

Иными словами, в ходе четырёхсотлетней борьбы за господство в Европе в начале ХХ в., а ещё точнее, в эпоху, которую голландский историк Я. Ромейн назвал «водоразделом», т. е. в 1873-1914 гг., произошёл перелом в соотношении экономики и политики, промышленности и войны. Если для эпохи пика британской гегемонии (1815-1873) характерна индустриализация войны, то в «эпоху соперничества» (1873-1945) и «холодной войны» (1945-1989/91) восторжествовала милитаризация экономики. Ныне, спустя более десятка лет после распада СССР и окончания «холодной войны», парадоксальным образом происходит дальнейшая и беспрецедентная милитаризация экономики США под предлогом войны с «мировым терроризмом», которая к радости американского военно-промышленно-интеллектуального комплекса планируется на десятилетия.

«Организация войны». Если говорить об «организации войны», то надо согласиться с У. Макнилом, который считает, что в Западной Европе уже с XIV в. военное дело коммерциализировалось и возник военный рынок. Развивая эту логику дальше, можно сказать, что в XVII в. армии превращаются в своеобразные военные мануфактуры. Важное место здесь занимают нововведения Морица Нассауского (1567-1625) и Тридцатилетняя война (деятельность Густава-Адольфа, 1594-1632; Валленштейна, 1583-1634; Тилли, 1532-1632 и Бернгарда Саксен-Веймарского и Франконского, 1604-1639), создавшая массового наёмного работника военного труда и инфраструктуру, адекватную «военной мануфактуре», а ещё точнее – «военно-социальной машине» с легко заменяемыми частями, и стандартизировавшая/стабилизировавшая армию; впрочем, «every acquisition is a loss» («всякое приобретение есть потеря»): с 1690-х по 1840-е годы резко замедляется развитие ручного оружия, столь стремительное в XV–XVII вв., – темп изобретений стал сдерживаться тем, что армию со стандартизированным вооружением труднее и дороже перевооружить.

Особого внимания заслуживают мероприятия Морица Нассауского, который применил в борьбе с испанцами три нововведения: во-первых, он вернулся к римской практике рытья окопов и создания укреплённого лагеря, в результате «осада стала вопросом инженерии, т. е. перемещения больших масс земли» (У. Макнил); во-вторых, он вёл систематические упражнения и муштру в лучшем смысле этого слова, превратившего совокупность людей в коллективного воина – тактическую единицу со всеми военными, психологическими и моральными последствиями; в-третьих, он разбил армию на меньшие, чем прежде, тактические единицы – батальоны по 500-600 чел., очень напоминающие римские манипулы. Вот это организационное изобретение и проявило себя в XVII в. в том числе и в войнах Людовика XIV.

В XVIII в., как раз между попытками Людовика XIV и Наполеона, произошла – опять же прав Макнил – бюрократизация насилия в Европе, бюрократизация армии, в чём преуспела прежде всего Пруссия, особенно при Фридрихе II. Развитие артиллерии во второй половине XVIII в., особенно во Франции, потерпевшей поражение в Семилетней войне и стремившейся как можно быстрее встать на ноги, было по сути военным аналогом промышленной революции. В течение нескольких десятилетий благодаря активности генерала и инженера Жана-Батиста Грибоваля (1715-1789), Франция получила лучшую в Европе артиллерию, что и доказала в революционных и Наполеоновских войнах (символично и то, что Наполеон был артиллерийским офицером). Однако что может поделать частичная индустриализация с тотальной, которую продемонстрировала Англия и результаты которой проявились и в конечном итоге Наполеоновских войн, и в Крымской войне, и во многом другом? Одной из ярких военных иллюстраций такой индустриализации стал британский морской флот.

С 1840-х годов начинается индустриализация войны, в которой, однако, англичане уже в 1880-е годы начинают утрачивать лидерство. Впрочем, то было начало утраты британской гегемонии вообще. В 1900 г. англичане произвели 5 млн. тонн стали, немцы – 6,3 млн.; в 1913 г. англичане – 7,7 млн., немцы – 17,6 млн. (правда, США произвели соответственно 10,3 млн. т и 31,8 млн. т; а Россия – 2,2 млн. т и 4,8 млн. т). Потребление энергии: 1890 г.: Британия – 145 млн. метрических тонн угольного эквивалента, Германия – 7,1 млн.; 1913 г. – 195 млн. и 187 млн. (США – соответственно 147 млн. и 541 млн., Россия – 10,9 млн. и 54 млн.). Ещё более впечатляют в англо-германской дуэли цифры совокупного промышленного потенциала (за 100 % взят уровень Великобритании 1900 г.). 1880 г. – 73,3 у Великобритании и 27,4 у Германии; 1913 г. – 127,2 и 137,7 соответственно (у США – 46,9 и 298,1, у России – 24,5 и 76,6). Доля в мировом промышленном производстве в 1900 г.: Британия – 18,5 %, Германия – 13,2 %; в 1913 г.: Британия – 13,6 %, Германия – 14,8 % (США – 23,6 % и 32 %, Россия – 7,6 % и 8,2 %). Темпы роста промышленного производства в 1870-1913 гг. у Германии – 4,5 %, у Великобритании – 2,1 %; экспорта – 4,1 % и 2,8 % соответственно; при этом население Германии росло почти в два раза быстрее, чем Великобритании. С 1880 по 1913 г. объём мировой торговли утроился, причём, как отмечает Д. Ховарт, не в последнюю очередь за счёт Германии: британский экспорт снизился с 40 % до 27 % мирового объёма, а немецкий увеличился с 17 % до 22 %.