Миротворец - [9]

— Я вам не верю.

Правда? При всем уважении к вам, могу я спросить, когда в последний раз вы — или кто-нибудь еще из старожилов — пытались что-то существенно изменить в жизни Внутри?

— Здесь никакие конструктивные изменения невозможны. Вещи можно только принять. Это не химия, это реальность.

— Но Снаружи реальность не такова, — мрачно возражает Мак-Хейб. — Снаружи люди тоже не производят конструктивных изменений, но и не принимают действительность такой, как она есть. Они становятся жестокими. У вас, Внутри, почти не наблюдалось проявлений жестокости, за исключением нескольких первых лет, даже притом, что жить становится все тяжелее. Когда вы в последний раз ели сливочное масло, миссис Пратт, или курили сигарету, или надевали новые джинсы? Вы не знаете, что происходит Снаружи, когда товары первой необходимости становятся недоступными, а поблизости нет полиции. А здесь, Внутри, вы просто распределяете все, что у вас есть, как можно справедливее или обходитесь без каких-то вещей. Никаких грабежей, никаких бунтов, никакой разъедающей зависти. И никто Снаружи не понимает почему. А теперь мы поняли.

— Мы испытываем зависть.

— Но она не переходит в гнев.

Каждый раз, когда кто-то из нас заговаривает, Дженни и Рэчел поворачивают головы, глядя говорящему в лицо, как зрители, напряженно следящие за игрой в теннис, которой они никогда не видели. Кожа Дженни светится жемчужным светом.

— Наши молодые люди не подвержены приступам жестокости, но болезнь не успела сильно затронуть их.

— Они учатся тому, как вести себя, от старших — как и все дети.

— Я не ощущаю депрессии.

— Значит, вы полны энергии?

— У меня артрит.

— Я не это имею в виду.

— Тогда что же вы имеете в виду, доктор?

И снова это беспокойное движение украдкой за несуществующей сигаретой. Но голос его спокоен.

— Сколько времени прошло, прежде чем вы собрались воспользоваться инсектицидом против термитов, который я привез Рэчел? Она сказала мне, что вы запретили ей самой делать это, и были правы; это ядовитая штука. Сколько дней прошло, прежде чем вы или ваша дочь разбрызгали его?

— Отрава все еще в банке.

— Вы сейчас чувствуете гнев, миссис Пратт? — продолжает он. — Я думаю, что мы понимаем друг друга, вы и я, и теперь вы догадываетесь, зачем я здесь. Но вы не кричите на меня, не приказываете мне убираться прочь, даже не говорите, что вы обо мне думаете. Вы слушаете, и слушаете спокойно, и вы принимаете все, о чем я вам говорю, хотя понимаете, что мне от вас нужно…

Открывается дверь, и Мак-Хейб замолкает. В комнату врывается Мэйми, за ней — Питер. Моя дочь хмурится и топает ногой.

— Где ты ходишь, Рэчел? Мы уже десять минут стоим на улице и ждем вас всех! Танцы начались!

Еще несколько минут, мама. Мы разговариваем.

— Разговариваете? О чем? Что происходит?

— Ничего особенного, — успокаивает ее Мак-Хейб. — Я просто задал вашей матери несколько вопросов о жизни Внутри. Простите, что задержал вас.

— А меня вы никогда не расспрашиваете о жизни Внутри. И кроме того, я хочу танцевать!

Мак-Хейб предлагает:

— Если вы и Питер хотите пойти, идите, я приведу Рэчел и Дженни.

Мэйми прикусывает нижнюю губу. Я вдруг понимаю, что ей нужно пройтись по улице до танцплощадки между Питером и Мак-Хейбом, держа их под руки, и чтобы девушки шли следом. Мак-Хейб твердо смотрит ей в глаза.

— Ну ладно, как хотите, — с обидой в голосе отвечает она. — Пошли, Пит!

Она сильно хлопает дверью.

Я смотрю на Мак-Хейба, не желая задавать свой вопрос при Рэчел и надеясь, что он догадается, какое возражение я собираюсь привести. Он понимает.

— Всегда существует небольшой процент больных, у которых болезнь проявляется не в пассивности, а в раздражительности. Возможно, так происходит и здесь. Мы не знаем.

— Бабушка, — перебивает его Рэчел, которая явно не в силах больше сдерживаться. — У него есть лекарство.

— Оно избавляет только от накожных проявлений, — быстро говорит Мак-Хейб, и я вижу, что он не хотел бы выпаливать новость таким образом. — Но воздействие на мозг остается.

Я невольно спрашиваю:

— Как можно избавиться от одного, не затронув другое?

Он проводит рукой по волосам. У него густые каштановые волосы. Я вижу, как Дженни смотрит на его руку.

— Ткани, образующие кожный покров и мозг, различаются, миссис Пратт. Вирус достигает кожи и мозга в одно и то же время, но изменения в мозговой ткани, которая имеет более сложную структуру, гораздо труднее заметить. И их нельзя устранить — нервные клетки не восстанавливаются. Если вы порежете кончик пальца, то поврежденный кусок кожи отвалится и на этом месте вырастут новые клетки. Черт возьми, если вы достаточно молоды, у вас вырастет новый кончик пальца. Мы считаем, что наш препарат стимулирует клетки кожи и с пораженными участками произойдет то же самое. Но если вы повредите кору головного мозга, то новых клеток на этом месте не вырастет. И если другой участок коры не компенсирует работу погибшего, поведение, за которое отвечали умершие клетки, исчезнет навсегда.

— Исчезнет и сменится депрессивным, вы хотите сказать.

— Спокойным. Человек будет воздерживаться от активных действий… Страна нуждается в спокойствии, миссис Пратт.