Миротворец - [7]

Вечером они с Питером держатся за руки. Они сидят рядом, и он шарит у нее под юбкой, думая, что из-за стола ничего не видно. Мэйми засовывает руку ему в штаны. Рэчел и Дженни отводят глаза, Дженни слегка краснеет. В мозгу у меня мелькает обрывок воспоминаний, из тех, которые годами не всплывали на поверхность: мне около восемнадцати, я первокурсница Йельского университета, лежу на огромной железной кровати, покрытой одеялом с современным геометрическим рисунком, рядом со мной рыжеволосый мужчина, с которым я познакомилась три часа назад. Но здесь, Внутри… Здесь сексом, как и всем остальным, занимаются после долгих раздумий, осторожно, скрытно. Слишком долго люди боялись, что эта болезнь, как и та, что свирепствовала ранее, может передаваться половым путем. И еще люди стыдились своего уродливого тела, исчерченного шрамами, оставленными болезнью. Я не уверена, что Рэчел когда-либо видела обнаженного мужчину.

Я говорю, просто чтобы что-нибудь сказать:

— В среду танцы.

— В блоке В, — подхватывает Дженни. Ее голубые глаза блестят. — Там будет группа, которая играла прошлым летом для блока Е.

— Гитары?

— О нет! У них труба и скрипка, — сообщает Рэчел, на которую оркестр явно производит впечатление. — Ты должна послушать, как они звучат вместе, бабушка, это совсем не то, что гитары. Пойдем на танцы!

— Вряд ли я пойду, милая. А доктор Мак-Хейб там будет?

По лицам девушек я понимаю, что моя догадка верна.

Дженни нерешительно произносит:

— Он хочет поговорить с тобой перед танцами, несколько минут. Если можно.

— Зачем?

— Я не… не уверена, не могу сказать.

Она не смотрит мне в глаза: она не хочет говорить, но и лгать тоже не хочет. Мне впервые приходит в голову мысль, что среди нашей молодежи очень мало лжецов. И испорченных детей. Им можно доверять, но с ними нужно поступать честно.

— Ты встретишься с ним? — энергично спрашивает Рэчел.

— Да.

Мэйми, которая уже некоторое время не смотрит на Питера, резко произносит:

— Если дело касается тебя или Дженни, он должен говорить со мной, мисс, а не с твоей бабкой. Я твоя мать и опекунша Дженни и прошу не забывать об этом.

— Дело не в этом, мама, — возражает Рэчел.

— Мне не нравится ваш тон, мисс!

— Извини, — отвечает Рэчел тем же голосом.

Дженни, смущенная, смотрит в пол. Но прежде чем Мэйми доводит себя до настоящего приступа материнского негодования, Питер шепчет ей что-то на ухо, и она хихикает, прикрыв рот ладонью.

Позднее, когда мы остаемся на кухне вдвоем, я тихо говорю Рэчел:

— Постарайся не огорчать свою мать, милая моя. Она ничего не может с собой поделать.

— Хорошо, бабушка, — покорно соглашается Рэчел.

Но я слышу недоверие в ее голосе, недоверие, заглушаемое любовью ко мне и к матери, но все же — недоверие.

Рэчел не верит, что Мэйми не может совладать с собой. Рэчел, рожденная Внутри, не понимает, почему ее мать гак боится потерять Питера Мэлони.

Во время второго визита ко мне, шесть дней спустя, как раз перед танцами в бараке, Том Мак-Хейб выглядит иначе. Я уже успела забыть, что бывают люди, излучающие такую энергию и целеустремленность, что сам воздух вокруг них, казалось, звенит. Он стоит, слегка расставив ноги, справа и слева от него — Рэчел и Дженни, обе одетые в парадные юбки ради танцев. Дженни вплела в свои белокурые волосы алую ленту; лента горит, словно цветок. Мак-Хейб слегка дотрагивается до плеча девушки, и по ее ответному взгляду я понимаю, что между ними что-то происходит. У меня сжимается сердце.

— Я хочу быть откровенным с вами, миссис Пратт. Я говорил с Джеком Стивенсоном, Мэри Крамер и еще кое с кем из блоков С и Е и теперь понимаю, как вы здесь живете. По крайней мере немного. Я собираюсь сказать мистеру Стивенсону и миссис Крамер то же, что и вам, но я хотел, чтобы вы первая услышали это.

— Почему? — спрашиваю я более жестко, чем намеревалась. А может быть, и не намеревалась.

Он не обращает внимания на мой тон.

— Потому, что вы одна из первых выживших жертв болезни. Потому, что вы получили хорошее образование Снаружи. Потому, что муж вашей дочери умер от аксопиридина.

В эту минуту я понимаю, что собирается сообщить мне мистер Мак-Хейб, я также понимаю, что Рэчел и Дженни это уже слышали. Они внимательно слушают его, слегка приоткрыв рот, словно дети, которым рассказывают чудесную, но уже знакомую сказку. Но понимают ли они ее? Рэчел не видела, как умирал ее отец, хватая ртом воздух, который не принимали его легкие.

Мак-Хейб, наблюдая за мной, продолжает:

— Со времени этих смертей проведено множество исследований вашей болезни, миссис Пратт.

— Нет. Ничего не было. Это слишком рискованно, так утверждает ваше правительство.

Я вижу, что он понял намек.

— Испытание на людях любых лекарств запрещено, это правда. Чтобы снизить число контактов с зараженными.

— Тогда каким же образом возможно было проведение этих исследований?

— Их осуществляли врачи, которые добровольно приходили Внутрь и не возвращались обратно. Данные передавались наружу с помощью лазера. В закодированном виде.

— Какой же нормальный врач согласится прийти сюда, чтобы никогда не возвращаться обратно?

Мак-Хейб улыбается; и снова меня поражает эта клокочущая в нем энергия.