Миром правят Ротшильды. История моей семьи - [39]

Последователь Жаботинского, Кёстлер не только интересовался судьбой Палестины, но страстно боролся за идеи сионизма. По всей видимости, от своего коммунистического прошлого он сохранил непростительную и романтическую слабость к тайным действиям и насилию. Он обладал чудесным даром разделять идеи или эмоции, о которых он собирался писать. Он задавал вопросы, чтобы продолжить анализ, он анализировал, чтобы найти новые вопросы, и никогда не мог остановиться.

Он прекрасно говорил по-английски, но с заметным венгерским акцентом. В тот день, когда он вышел из лондонской тюрьмы, один случай заставил его усомниться в психическом здоровье англичан — этого народа, который вначале сажает его за решетку, а затем преподносит странное испытание. Не зная, куда идти, он зашел в кабину телефона-автомата, чтобы позвонить единственному приятелю — он мало кого знал в Лондоне. В то время нужно было связаться с оператором, чтобы выяснить сумму, которую следует заплатить за разговор. По-видимому, Артур услышал английскую фразу так, как он ее произносил сам. Вместо безобидной фразы: «Put your pennies in the slot» («Положите ваши пенни в отверстие»), он услышал: «Put your penis in the slot» («Положите ваш пенис в отверстие») — это необычное предложение ошеломило его!..

* * *

Время шло. С первыми весенними днями 44-го года все только и говорили что о высадке союзников. Все надеялись на нее, но многие все еще слишком переоценивали силы немцев. Знали, что эта операция была сопряжена с огромным риском, и неимоверные трудности, связанные с ее проведением, все еще останавливали американцев и англичан.

6 июня мы по радио услышали великую новость: союзные войска высадились в Нормандии. Я буквально прыгал от радости. И тем не менее, мы не слишком идеализировали ситуацию и чувствовали себя немного не в своей тарелке…

Моя деятельность в Англии больше не имела смысла. И тогда Андре Манюэль, помощник Пасси, начальника BCRA (Центральное бюро разведки и действия) возложил на меня обязанности, которые показались мне захватывающе интересными и очень важными — мне предстояло установить контакт с Французским Сопротивлением. Я ожидал с нетерпением, когда я начну свою новую деятельность. Но ничего не происходило. Все закончилось тем, что мне дали понять, что по каким-то причинам мою кандидатуру отклонили. Наверное, нашелся кто-то более изворотливый и лучше меня умеющий устраиваться, разве трудно найти предлог, чтобы мне отказать! Вот письмо, которое в гневе и огорчении я тогда написал Алике:

«…В апреле мне обещали работу намного более интересную, чем я вообще мог предположить. Однако через несколько недель… оказалось, что моя должность гораздо менее важная и мне совсем не интересная. Позднее я получил доказательство того, о чем подозревал: препятствием послужило мое имя — для правых я был евреем, для левых — капиталистом… Новая вспышка антисемитизма среди французов объясняется настойчивым желанием возвратиться во Францию и страхом, что слишком большое количество евреев среди желающих вернуться может служить препятствием этому. Когда все объединились, они были рады использовать евреев, а теперь, когда присутствие евреев может скорее создать осложнения, нежели поддержать принципы, во имя которых эта война ведется, похоже, судя по их поведению, они низко пали…».

Это выражение «антисемитизм» может удивить лондонцев — оно вырвалось у меня под влиянием гнева и раздражения и, возможно, было некоторым перегибом. Но совершенно очевидно, что в сознании лондонских французов присутствовал «еврейский фактор», поскольку очень много евреев по вполне очевидным причинам покинули Францию и присоединились к де Голлю. Вишисты слишком часто напоминали об этом с целью дискредитировать Сопротивление, чтобы об этом можно было забыть. В действительности все еще жили в прошлом, и Народный фронт с его внешней революционностью все еще заставлял добропорядочных граждан трепетать.

К концу июля я был назначен в главный штаб под начало генерала Кёнига, и через несколько дней меня отправили в Генеральный штаб экспедиционных сил союзников — огромный лагерь, расположенный в лесу под Портсмутом. Сразу после моего прибытия, во время обхода лагеря, я услышал доносящийся из одной из палаток голос английского полковника, который надрывался до хрипоты, кричал в микрофон рации, обращаясь к генералу, участвующему в военных действиях:

— Well, sir, has the enemy got a bloody nose? (Ну так что, сэр, вы расквасили нос противнику?)

Типично английское образное выражение — он спрашивал, действительно ли нанесен удар врагу.

На ужин подали приготовленную поваром-американцем говядину по-бургундски под шоколадным соусом! Я выжил… но меня еще долго преследовал отвратительный привкус этой мешанины.

* * *

Спустя неделю я получил приказ отправиться во Францию. Передовая часть Центрального бюро разведки и действия только что расположилась на западе Нормандии в Гранвиле у основания полуострова Котантен.

На десантном катере я пересек Ла-Манш. Кругом было настолько тихо, что я уснул в пижаме, не вспоминая о моих атлантических приключениях… Я заранее предвидел то волнение, с которым я вступлю на французскую землю. По правде говоря, нормандец бы не узнал родные пейзажи. Сколько хватало глаза, всюду в разные стороны мчались военные машины, казалось, что их движение беспорядочно, и все это напоминало кишащий муравейник.