Миром правят Ротшильды. История моей семьи - [26]

В конце войны Петер Флек совместно с двумя голландскими партнерами основали консалтинговую фирму. Она процветала, и двадцать пять лет спустя мы смогли продать ее на выгодных условиях. В 1967 году при моем содействии эта консалтинговая фирма была преобразована в «Инвестиционный банк». Наши английские кузены охотно к нам присоединились, и таким образом был создан «Нью-Корт секьюритис» (Нью-Корт — это название здания в Лондоне, где нашел убежище банк Ротшильдов). Это учреждение медленно, но стабильно и планомерно развивалось вплоть до 1981 года, когда произошел конфликт с его президентом — генеральным директором, который в середине года нас покинул. Тогда было решено, что его место займут Ротшильды. Мой кузен Эвелин — председатель лондонского банка «Н. М. Ротшильд и сыновья» — и я стали сопредседателями. Отныне общество называлось «Ротшильд инк.», и именно оно впоследствии дало французской ветви моей семьи возможность вновь занять достойное место в финансовом мире…

* * *

После нападения на Перл-Харбор Америка оказалась на пороге войны. Но поскольку во Франции существовала свободная зона, я по-прежнему призывал поддерживать отношения с правительством Виши. На примере одного печального инцидента можно показать, как в то время относились к французам. Великолепный пассажирский теплоход «Нормандия», купленный Соединенными Штатами у Франции, находился в Нью-Йоркском порту, когда на борту его вспыхнул пожар. Французский инженер-конструктор этого корабля оказался тут же на месте и, лучше кого бы то ни было зная это сооружение, предложил свои услуги в борьбе с огнем. Но он был французом, а значит, ему не доверяли; от услуг инженера отказались, и «Нормандия» сгорела дотла.

В то время как Соединенные Штаты с удивительной быстротой занимались мобилизацией своих людских и материальных ресурсов, я не прекращал думать о том, как продолжить борьбу, и мало-помалу освободился от противоречивых мыслей, которые до сих пор не покидали меня.

По правде говоря, за это время не появилось чего-то нового и значительного, что прояснило бы для меня положение дел; я продолжал испытывать влияние голлизма, он по-прежнему привлекал меня. Я повиновался импульсу по другой причине. В какой-то мере это было дерзкое решение, в то время как выбрать Гиро было бы решением мудрым. Когда я записался добровольцем, от меня не скрыли, что оформление документов английской стороной потребует времени. Кроме того, моя отправка в Европу возлагалась на Англию, которая не имела ни малейших причин предоставлять какие-то привилегии нескольким французским добровольцам.

В конце 1942 года американцы высадились в Северной Африке. Все ожидали, что власти Виши будут быстро изгнаны с этих территорий. Мой отец особенно волновался за судьбу алжирских евреев: правительство Виши недавно отменило декрет Кремьё, по которому с 1870 года они становились гражданами Франции. Местные власти оставались вишистами и ничего не предпринимали, между тем как американцы не решались оказывать на них давление. Мой престарелый отец, уже далеко не здоровый, лишенный положения и влияния, охваченный силой почти пророческой, имел мужество протестовать. После недель ожидания и разочарований он потерял терпение и написал тогдашнему государственному секретарю Самнеру Уэлсу длинное письмо, в котором он разоблачал несостоятельность американцев в столь важной области. По-видимому, он затронул очень чувствительную точку, поскольку этот политик ответил открытым письмом, где утверждал, что обвинения моего отца ложны, при этом слово «ложь» присутствовало в письме неоднократно. Вскоре алжирские евреи вновь получили французское гражданство. Это была победа голлистов, поскольку большинство руководителей еврейской общины Северной Африки во многом помогало войскам союзников. Во всяком случае, в глазах американцев мой отец вернул себе доверие. Его жест скорее отвечал моральному долгу, нежели каким-то политическим целям. Отец действовал в соответствии с пронесенной сквозь годы семейной традицией, согласно которой защищать евреев всегда и везде — это священный долг каждого члена нашей семьи. Я поклялся никогда не забывать этот поступок отца.

После разрыва дипломатических отношений между Америкой и Францией «французское консульство», естественно, превратилось в «консульство „Свободной Франции“». Во всяком случае, в новой книге записей мой недавно родившийся сын Давид был записан под номером 1, а Жерар — сын моего друга Жофруа де Вальднера, который предпочел присоединиться к Гиро, был записан под номером 2.

Одним из первых демаршей, предпринятых мной после того, как я записался добровольцем, был поход к единственному в городе портному-французу, которому я заказал военную форму.

Меня предупредили, что пригласят.

Я не подозревал, что ждать придется так долго…

На грани гибели

Французские власти всегда отличались своей медлительностью. Ни война, ни пример быстро и эффективно работающих американцев ничего не изменили. Когда уже все мои документы были подписаны, пришлось долгие месяцы ждать, когда мне соблаговолят указать, в какой день и час, в каком месте и каким образом я должен присоединиться к отрядам «Свободной Франции».