Миролюбивый поход - [24]

Голощапов перехватил расслабленное тело Никитина под мышки и потянул из кабины, Колька взялся за обутые в грязные сапоги ноги. Нести было неудобно: безвольное тело провисало почти до земли. Положили Никитина прямо на дорогу за кормой своего броневика и стали осматривать. На залитом кровью и забрызганном мозгом комбинезоне никаких лишних дырок не нашли. Осторожно сняли шлемофон: голова в крови, но, вроде, цела. Расстегнули комбинезон и гимнастерку: спереди никаких ран, так, мелкие царапины да синяки. Бережно перевернули на спину – тоже без повреждений. Лейтенант с башни бросил флягу и индивидуальный пакет. Крикнул:

– Голову промойте.

Так и есть: небольшой осколок пробил шлемофон, вошел в череп слева и застрял. Даже край наружу торчит.

– Это от брони осколок оторвался, – оценил ранение более опытный хоть и тоже до Польши не воевавший Голщапов. – Если не глубоко вошел и мозг сильно не поврежден, глядишь, еще и выживет.

Пулеметчик довольно умело перебинтовал голову Никитина поверх осколка и застегнул на нем обратно одежду. Под затылок заботливо подложил его же шлемофон. Порядок. Чем еще товарищу поможешь? В медсанбат бы надо. Командир сверху все видел и распорядился:

– Там тень. Пусть пока полежит. Голощапов, к рации. Свяжись с батальоном. Гурин, броневик Сердюка на ходу?

– Не знаю. Там капот пробит в нескольких местах. Я проверю.

– Давай.

Колька приподнял правую пробитую заслонку капота: снаряд, с легкостью преодолев тонкую противопульную броню, разворотил и мягкий алюминиевый блок цилиндров. Дальше можно было не проверять, и Колька опустил заслонку обратно.

– Каюк двигателю, – ответил на вопросительный взгляд командира. – Может, ребят достать, пока тела не закоченели?

– Правильное предложение. Сейчас Голощапов тебе поможет. Связи все равно нет.

И Олег помог. Вдвоем они вытащили, неприятно измазавшись, всех троих на дорогу, а потом бережно уложили в ряд на обочине, в сторонке от убитых поляков. Колька отрезал своим трофейным штыком кусок брезента и лопатой, взятой с броневика, собрал на него с пола оторванные ошметки тел, стараясь не рассматривать этот кровавый дурнопахнущий кошмар. Связал брезент узлом и положил рядышком с телами.

– Может, похороним? – спросил Колька командира.

– Потом, – вздохнул командир. – Ребята теперь и подождать могут – они теперь не спешат. С батальоном связи нет. Голощапов, – окликнул радиотелеграфиста-пулеметчика, – иди снова пробуй наладить. Нам пока одной машиной дальше двигаться смысла нет, но с оставшимися панами разобраться не мешало бы, – командир кивнул в сторону залегшей в нескольких сотнях метров впереди цепи. Но сначала… Гурин, ты смотрел: там пушка и пулеметы в порядке?

– Вроде, да. Но специально я их не разглядывал.

– Тогда так: нельзя вот этих вот, он кивнул на скошенных картечью и пулеметом поляков вокруг, без проверки оставлять. А то, двинемся мы вперед – с теми за дорогой разбираться, а тут вскочит какой-нибудь притворяющийся убитым, заберется в пустой броневик, да и влупит нам в корму бронебойным. Подойди. На вот тебе твой любимый пулемет. И подсумки с запасными магазинами нацепи. Проверишь: нет ли живых.

– А если есть? Застрелить?

– Ты ведь из Харькова. По-украински говоришь?

– Конечно. В колонии в школе учили.

– Ты вначале подойди к ним поближе и громко крикни, чтобы, кто живой, вставали и сдавались. Мол, кто сам не сдастся, – ты застрелишь. А дальше обойди всех, в чьей смерти сомневаешься – пни ногой или сразу стрельни. Особо не зверствуй: раненых не добивай. Мы, все-таки, Красная Армия, а не германские фашисты какие-нибудь.

– Понял, товарищ командир, в смысле, есть, – кивнул Колька, застегивая на себе второй пояс с подсумками для магазинов и беря тяжелый ручной пулемет поудобнее.

– Для одиночной стрельбы ставь флажок переводчика огня в переднее положение, для автоматической – в среднее. Я на практике выяснил.

– Ясно, – бросил взгляд на переводчик огня Колька.

– Погоди, Гурин, – спохватился Иванов, – постой пока. Я, получается, тебе свой пулемет отдал, а сам останусь тебя прикрывать с одним лишь биноклем и наганом. Голощапов, связи все нет?

– Нет, – ответил тот.

– Тогда сбегай в броневик Сердюка, сними мне курсовой пулемет и принеси. И диски прихвати, сколько сможешь.

Голощапов принес вынутый из шаровой установки ДТ с парой запасных дисков и передал все на башню командиру.

– Вэльмышановни паны ляшськи воякы! – закричал Колька. – Хто з вас щэ жывый, прошу встати бэз збройи з пиднятымы до горы рукамы. Обицяю жыття. Рахую до пъяты. Потим пэрэвирю кожного. И хто сам не встав – вбью бэз жалю. Одын, два, тры, чотыры, пъять – я пишов шукать. Хто нэ встав – я нэ вынэн.

Никто не отозвался и Колька начал с осмотра тел, лежащих на дороге. Судя по многочисленным кровавым ранам на мундирах – вокруг броневика живых не было. Правда, кое-кого он сапогом все-таки пошпынял. Исключительно на всякий случай. Колька вздохнул и углубился в поле, где среди желтеющей на коричневой земле стерни вповалку лежали жертвы первой картечи.

Большим пальцем он поставил флажок переводчика огня в среднее положение и для острастки, а также из чисто ребячьего желания опробовать незнакомый пулемет, дал короткую очередь над полем. Браунинг непривычно и тяжело забился в руках, постепенно задирая ствол вверх, на землю мягко посыпались пустые маслянисто блестящие гильзы. Боязливо приподнялся один солдат, вытягивая вверх трясущиеся руки.