Миролюбивый поход - [17]

Ему все чудилось движение в ближайшей посадке, в левой. Настороженный Колька перешел на правую сторону броневика; откинул, как показывал командир, сошки пулемета; поставил их на покатый капот и левой рукой прижал приклад к плечу. Кое-как прицелился в темную посадку (мушка в прорези прицела совсем не просматривалась); поводил стволом пулемета из стороны в сторону; поклацал переводчиком огня; напряг зрение. В посадке явно кто-то был. И не один. Что-то тускло блеснуло. Или ему показалось? Так и подмывало нажать на спусковой крючок и проверить работу незнакомого пулемета. Но командир категорически приказал первым не стрелять, если только поляки не полезут из посадки или не станут приближаться вдоль путей. С сожалением Колька опять включил предохранитель, повесил пулемет обратно на несчастную шею и снова принялся кружить возле бронеавтомобиля. Вокруг второй машины с наганом в руке степенно расхаживал Никитин.

У польского эшелона движение постепенно прекратилось: поляки, очевидно, расползлись по вагонам спать. Только перед паровозом, все еще слегка пофыркивающим белым в ночи дымом, между путей стояли и на чем-то сидели вблизи разложенного костерка полдесятка караульных. И что они охраняют? Можно подумать, два советских бронеавтомобиля с восемью членами экипажей первыми нападут на несколько сотен или даже тысяч польских солдат. Делать нам больше нечего. Вы нас не трогайте и спите себе спокойно. До утра. А мы вас трогать не будем (пока подмога не придет).

Из башни высунулся командир и тихо позвал.

– Гурин, подойди. (Коля подошел). Танки приближаются. По рации сообщили. Дуй на переезд. Но не беги. Спокойным шагом. Встретишь их и объяснишь ситуацию. Комбат с ними. Пусть теперь он командует. Мы свою работу, можно сказать, сделали.

– Есть, товарищ командир, – обрадовано козырнул Колька. – Встретить танки и объяснить комбату ситуацию.

Колька перекинул ремень уже опостылевшего ему чертового пулемета через плечо, забросив ставшее тяжелым оружие за спину, и зашагал между путей к переезду. Когда он дошел, танков еще не было, но неясный гул моторов и металлический лязг гусениц уже явственно доносились в ночной тишине. Вскоре приблизились, стали громче, из-за поворота пробились лучи фар. Светомаскировку танкисты не соблюдали. Торопились и не хотели сбиться с дороги, луны им, очевидно, не хватало и скрытностью решили пренебречь, а авиации польской и вовсе не опасались. Пока танки не приблизились, Колька отошел немного от дороги и посмотрел на подходящую колонну сбоку. Танков было пять. Характерные вытянутые силуэты – бэтэшки. Не густо. Не батальон. Но и не два бронеавтомобиля, с которыми они уже несколько часов панам полякам путь на запад геройски преграждают.

Колька вышел на дорогу и пошел навстречу долгожданной подмоге. Когда его осветили фары первого танка, он остановился, поднял перед собой руки крестом и улыбнулся вовсю ширь, сияя белыми зубами на испачканном немытом лице. Его танкистский комбинезон и характерный советский шлемофон узнали. Танк, качнувшись по инерции своей многотонной массой вперед, остановился в паре метров от него и обдал теплом и таким родным запахом бензина, масла, выхлопных газов и разогретого железа. Освещенный со спины фарами второго танка над башней с поручневой командирской антенной виднелся черный силуэт стоящего в открытом люке танкиста. Колька, подойдя к танку сбоку, узнал повернувшееся к нему круглое, наполовину закрытое очками лицо своего комбата и вскинул ладонь к виску:

– Товарищ командир батальона, разрешите, – начал по уставу Колька, но был прерван комбатом.

– Отставить! Фамилия?

– Гурин. Красноармеец Гурин. Водитель лейтенанта Иванова.

– Эшелоны где?

– Вон там железная дорога, – показал рукой Колька, – на ней эшелоны. Сколько – не знаем. Наши бронеавтомобили в пятидесяти метрах перед первым паровозом. Товарища Иванова слева от рельсов, а товарища Сердюка справа.

– Ясно. Залазь на танк, красноармеец Гурин. Показывай дорогу.

Колька перевесил пулемет с плеча наискосок через спину (по-кавалерийски) и, с трудом забравшись на танк, стал позади башни, ухватившись обеими руками за поручень антенны.

– Вперед, – скомандовал Персов своему механику-водителю и танк тронулся. – А это у тебя что, – спросил он, перекрикивая лязг гусениц и кивнув на пулемет.

– Пулемет, – гордо ответил Колька. – Трофейный. Системы, как сказал товарищ лейтенант, Браунинга. Геройски добыт в бою! Мы там поляков покрошили…

– Ты лично сколько покрошил? – улыбнулся майор.

– Да, я сам-то и не крошил, – смутился Колька. – Я же водитель… Зато я первый заметил, как они бросились на нас с бутылками бензина, чтобы поджечь и успел дать задний ход. А уже пулеметчик наш, Голощапов, вот он их и покрошил из курсового ДТ. А потом и товарищ лейтенант подключился, а потом и наш второй броневик… В общем, поляки сдались, а мы трофеи забрали. А вы их видели?

– Поляков ваших? Видели. Но проехали без остановки – к вам спешили.

– Переезд! – крикнул Колька. – Нам направо.

Майор поднял руку вверх и скомандовал своему мехводу остановиться. Справа в нескольких сотнях метров чернели под тусклым лунным светом два застывших по обе стороны от железнодорожных путей броневика; за ними просматривался поддерживающий пары в топке паровоз и маленький огонек костра перед ним. Персов внимательно осмотрел открывшуюся диспозицию в бинокль.