Мирные дни - [29]

«Ещё бы!» — подумала я и молча кивнула.

— Нет, с ним не легко. Наоборот, мне трудно, мне кажется, что он всё время идёт в гору и тянет меня за собой и помогает только тогда, когда я уже совсем выбиваюсь из сил. И всё-таки я пошла бы за ним куда угодно. Мне кажется, он видит там, впереди, то, чего я ещё не вижу, и мне тоже хочется все, все увидеть…

Она говорила торопливым, срывающимся шёпотом, скорее для себя, чем для меня, комкая и глотая слова, не договаривая своих мыслей.

— Когда же ты почувствовала все это? — тихо спросила я.

— Не знаю, — ответила Ирина, — не знаю, но, когда почувствовала, мне стало сразу радостнее жить.

Неожиданно для себя я снова спросила её:

— Но как же всё произошло? Ведь вы с ним почти не видитесь.

Я тут же поняла, что это был глупый вопрос. Но Ирина, видимо, не расслышала его, она была чересчур поглощена своим счастьем…

Через неделю Ирина стала женой Каргина.

В первый раз — хорошо помню — я почувствовала это, возвращаясь домой после нашей удачи с закалкой и признания Ирины.

Я знала, что Саша придёт сегодня поздно — его вызвали на какое-то совещание в райком, — и я шла не торопясь.

И вот тогда я впервые ощутила, что для полноты счастья мне чего-то не хватает. Всё было хорошо в моей жизни в тот вечер — удача на работе, счастье Ирины, — но вдруг я почувствовала, что мне чего-то не хватает, что есть во мне какой-то неиспользованный запас чувств, не применимых ни к работе, ни к Саше, ни к Ирине. И мысли мои снова, как это было часто за последнее время, обратились к Коле.

В ту минуту, когда я рассталась с Колей у подъезда большого серого дома, я вдруг поняла, что он всегда жил в моём сердце и что, даже когда рядом была Маруся, внешне так похожая на мою Любу, я и тогда любила маленького измученного Кольку…

На другой день после работы я пошла навестить Колю. Он жил теперь в детдоме, но с осени собирался поступить в ремесленное училище и переехать в общежитие.

Однажды я привела Колю на Нарвскую. Он деловито и с достоинством поздоровался с Сашей, осмотрел комнату и сказал улыбаясь:

— Здорово живёшь, тётя Лида.

Саша, всячески развлекая Колю, начал рассказывать о том, что было в этой комнате во время блокады, но Коля, узнав об артиллерийском наблюдательном пункте, возразил равнодушно:

— Так то в блокаду… А я про теперь. А в нашей комнате мертвяки лежали. Их со всей квартиры сносили… То в блокаду…

Вечером я проводила Колю домой и, возвращаясь, всю дорогу думала о нём. Я думала, что для полноты счастья мне не хватает этого круглоголового мальчика со спокойными, недетскими глазами. Я вырвала его у смерти, это мой, мой ребенок. Я хочу, чтобы он был около меня, хочу видеть, знать, как он растёт, как становится юношей, потом взрослым человеком.

Я видела в этом ребёнке частицу самой себя, мои усилия, моё прошлое, мою веру в победу, и в Сашу, и во всё самое лучшее.

Но я почему-то долго не решалась рассказать Саше о своих переживаниях. Наконец я всё же решила поговорить с ним.

В те дни он неизменно был в отличном, весёлом настроении. С работой у него ладилось. Саша рассказывал, как хорошо относятся к нему в редакции, в газете почти каждый день появлялись его статьи, и мне было очень приятно, когда в лабораторию приходили свежие газеты и кто-нибудь из наших, разворачивая номер, нарочно громко говорил:

— Ну-с, почитаем, что сегодня Савин пишет.

Иногда я думала: «Почему это так происходит? Почему для меня работа, как правило, приносит волнения, неудачи и только редко радости, а Сашина работа точно сплошной праздник?» И каждый раз казалось, что дело в том, что Саша — знаток в своей области, а я ещё очень мало знаю и большинство моих неудач — от неопытности и неуверенности в себе…

В тот день, отправляясь на работу, я твёрдо решила, что по возвращении поговорю с Сашей о Коле. Но днём произошло событие, которое отвлекло мои мысли.

Когда я вошла в лабораторию, Ирины не было. Я вспомнила, что она и вчера в полдень ушла куда-то и уже не возвращалась.

Ирина появилась только к концу дня. По её сосредоточенному взгляду, суровым губам я поняла: что-то произошло.

Но я ни о чём не спрашивала. Так повелось между нами: никогда ничего не выпытывать друг у друга.

Под вечер Ирина зашла в нашу комнату и чуть заметно кивнула мне. Я пошла за ней.

— Ты знаешь, зачем меня вчера вызывали? — спросила Ирина.

— Я даже не знаю, кто тебя вызывал и куда, — ответила я.

— В главк, — сказала Ирина. — Мне предлагают ехать работать в сибирский филиал.

Сначала я просто ничего не поняла.

— Как ехать? Тебе? — недоуменно переспросила я.

— Ну да, мне, — повторила Ирина. — Что тут непонятного?

Между тем тоном, спокойным и только слегка раздражённым, которым говорила Ирина, и содержанием её слов был такой разрыв, что я никак не могла поверить в то, что она рассказала.

— Но как же так? — спросила я. — Почему именно тебе? И насколько? И как же Василий Степанович? Да расскажи же толком: что случилось?

Мы шли с Ириной по заводскому двору.

— Все очень просто, — ответила Ирина. — На филиале решено внедрить закалку в производственный процесс, — ты знаешь, ведь там поточный способ. Меня вызвали в главк и предложили поехать туда и помочь организовать это дело.