Мирные дни - [23]

— Нет, уж извините, — раздался голос Абросимова, и я поняла, что главный металлург раздражён до крайности, — нет, позвольте, я тоже буду резок и скажу, что это поклёп. Так можно приостановить всякий технический прогресс! Это, это клевета на наших инженеров!

— Докажите, — внезапно мягко ответил Каргин. — Докажите, дорогой товарищ Абросимов, защищайтесь, я прошу вас, защищайтесь или сами нападайте, бейте меня фактами, конкретными фактами, если они у вас есть. И давайте начистоту, Николай Гаврилович. Хотите, я вам скажу, откуда у некоторых наших людей этот разрыв между теорией и практикой? Быть человеком практических дел труднее, чем фантазировать и создавать себе репутацию прогрессивной и творчески мыслящей личности. А сочетать умение смотреть вперёд с практическими повседневными делами — это самое трудное, понимаете, трудное!

Наступило молчание.

— Вы молчите? Не защищаетесь? — снова заговорил Каргин. — Может быть, вам мало было фактов, которые я привёл, или они недостаточно убедительны? Скажите же, не стесняйтесь, и я прибавлю вам фактов. И, уж если на то пошло, я спрошу вас: почему вы, товарищ Абросимов, упорно и методически проваливаете лабораторию в её попытках внедрить на заводе высокочастотную закалку?

Как только я услышала эту последнюю фразу, сердце моё заколотилось. Я была уверена, что разговор подойдёт к этому, не может не подойти.

Снова наступило молчание.

— Мне очень больно слышать всё это, — сказал Абросимов. — В конце концов я тоже коммунист. Единственное, что утешает меня, — это сознание, что вы преувеличиваете. Неужели вы не видите, как много сделано на заводе? Восстановленные мартены? Новые цехи? Не мне все это говорить, не вам слушать.

— Правильно, — прервал его Каргин, — правильно. Но разве могло быть иначе? Весь Ленинград, вся страна будет восстанавливаться, а для нашего завода это пройдёт бесследно?

— Подождите, товарищ Каргин, — с укором в голосе остановил его Абросимов, — ведь я вас не перебивал. Ну, поговорим спокойно, как инженер с инженером. Вот вы подняли вопрос о высокочастотной закалке. Но ведь этот аргумент против вас. Лаборатория хочет заниматься именно этой темой. И это в то время, как есть сотни других, практических, до зарезу нужных сегодня! Защищая лабораторию, вы идёте против самого себя, товарищ Каргин. Вы ругаете Валуева…

— Я сам становлюсь на него похожим? — перебил его Каргин.

— Я не хочу делать выводы.

— А я хочу, — заявил Каргин. Он снова начал ходить по комнате. — Вот вы предлагаете говорить как инженер с инженером. А я предлагаю говорить как коммунист с коммунистом. И напрямик. Хорошо? Товарищ Абросимов, вы пережили блокаду. Но не думаете ли вы где-то там, в тайниках души, что, пройдя через блокадные испытания, вы уже можете, имеете право жить, так сказать, на малых скоростях? Разве вам не ясно, что после всего того, что пережили здесь люди, их желание новой, лучшей жизни будет непреоборимо? Вы не думали о том, что человеку усталому, не желающему бороться и побеждать, здесь будет, по-человечески говоря, просто трудно жить, воздух для него окажется слишком разреженным, как на больших высотах.

— Вы что хотите, чтобы я… ушёл с завода? — глухо спросил Абросимов.

— Нет, — звонко ответил Каргин, — я хочу только, чтобы вы поняли меня, чтобы вы боролись со мной, если я не прав, и шли бы вместе с нами, если согласитесь, что мы правы. И знаете что? Давайте считать наш разговор неоконченным. Поговорим на досуге каждый сам с собой. А потом встретимся. Хорошо?

— Хорошо, — сказал Абросимов своим прежним, спокойным, чуть хрипловатым голосом. — До свидания.

Абросимов вышел из кабинета и прошёл мимо меня, высокий, подтянутый, чуть размахивая на ходу руками. Он не обратил на меня никакого внимания.

Я продолжала сидеть, потому что никак не могла заставить себя встать и войти в комнату Каргина. Я знала, что ни за что не смогу сделать вид, будто не слышала его разговора с Абросимовым. Мне захотелось как-нибудь незаметно уйти отсюда, только бы не попадаться на глаза Каргину.

— Что же вы, заходите! — обратился ко мне техсекретарь, кивая на дверь.

— Уже пора обратно… — начала было я, но в этот момент на пороге показался Каргин.

— К вам, товарищ Каргин, — сказал техсекретарь, кивая на этот раз в мою сторону.

— А-а, лаборатория, — протянул Каргин, смотря на меня и чуть улыбаясь. — Ну, заходите, заходите.

И, когда я нерешительно зашла в его кабинет, Каргин спросил:

— Ну, как идут дела?

Мне показалось ужасно глупым и нелепым, что я пришла к нему по совершенно частному делу. Но Каргин вдруг сказал;

— Ну, поздравляю вас с возвращением мужа., Вы не удивляйтесь, что я знаю. Мне просто рассказала Ирина Григорьевна.

Эти слова — «Ирина Григорьевна» — Каргин произнёс каким-то особым голосом. И от этого я сразу почувствовала себя увереннее.

— Я ведь к вам не по служебному делу пришла, товарищ Каргин, — начала я. — У меня есть просьба.

— Значит, просительница? — с весёлой усмешкой пошутил Каргин.

Я подумала: «Какое смешное и совершенно вышедшее из употребления слово — «просительница», — и сказала:

— Вроде. Вот… понимаете, мой муж. Он журналист. Вернулся из армии, вы знаете. Вот мы и подумали, что, может быть, ему можно будет работать здесь, на нашем заводе, в редакции. Может быть, там нужны люди… У него опыт.