Мирное время - [54]

Гани-Зода немедленно созвал свой отряд и вместе с Камилем выехал из города.

На пути из Гарма в Хаит, возле перевала Нимич раскинулась широкая долина. Она поросла густой травой и низким кустарником. Дикие джейраны спускаются сюда пить воду и лакомиться сочными, молодыми побегами. Узкая тропинка пересекает долину и поднимается на перевал.

Здесь, посредине долины, стоит столб, окруженный деревянной изгородью. На столбе доска с надписью:

Погибшим борцам

в борьбе с басмачеством

22 апреля 1929 года.

1. Раджабали Сайфулла - Самарканд.

2. Умаров Насырджан - Рашидон.

3. Гани-зода Хаммат - Гарм.

4. Рахим-зода Абдулахат - Куляб.

5. Хасан-зода Акбар - персиан.

6. Яхья-зода Али - Ходжент.

7. Мухамед-зода Абдуджаббар - Гарм.

8. Гутовский.

9. Райхер.

10. Гайнутдинов Абдулла - Казань.

Зарастает травой могила, спокойно подходят к ней пугливые тонконогие джейраны, иногда горный козел-киик почешет свой крутой лоб о деревянную ограду. Редкий путник остановится здесь, вытрет потное, усталое лицо и снимет шапку, читая надпись о погибших борцах.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В ПОИСКАХ РОМАНТИКИ

Утром Толю привезли в редакцию. Абрам Максимович нежно усадил его на стул и долго терпеливо рассказывал, что вся страна в целом и редакция, в частности, нуждается в культурных, грамотных людях, имеющих склонность к литературе. Товарищ Пенский должен простить его за несколько резкий тон при последнем разговоре, но нервы, он сам понимает... У товарища Пенского, безусловно, есть литературное дарование и вкус, но растрачивать все это на пустые, да, на пустые стишки сейчас - преступление. Эпоха требует от нас совсем другого. Товарищ Пенский должен работать в газете. Его место - в гуще активных участников строительства, а не среди жалких пессимистических воздыхателей на луну. Для начала он пойдет репортером в местный отдел. Потом, когда освоится с работой, получит более ответственный участок. В местном отделе работает очень опытный профессиональный газетчик с большим стажем - Феоктист Модестович Фемовс. Он, правда, несколько пристрастен к алкоголю, но свежая струя, которую, бесспорно, вольет в местный отдел товарищ Пенский, освежит и старого газетчика. Итак, за работу!

Толя, оглушенный длинным монологом Абрама Максимовича, неожиданно свалившимся на него счастьем, как во сне выполнил все формальности. Он машинально написал заявление, заполнил анкеты, ответил на вопросы. Совершив, таким образом, все таинства обряда посвящения в редакционный мир, Толя, наконец, с трепетом открыл дверь местного отдела. Секретарь редакции подвел его к высокому седеющему человеку с опухшими веками и представил:

- Вот, Феоктист Модестович, наш новый сотрудник.

Феоктист Модестович улыбнулся.

- Очень, очень рад, - сказал он хриплым басом. - Вот ваш стол, отрок, садитесь и творите.

- Я, собственно, еще не умею творить, - сказал Толя. - Вам со мной придется много повозиться.

- О, отрок! Что есть творчество? - возгласил Феоктист Модестович и продекламировал:

Умей творить из самых малых крох,

Иначе, для чего же ты кудесник?

Среди людей ты божества наместник

Так помни, чтоб в словах твоих был бог.

- Ну, насчет бога это я по старой памяти загнул. - Он улыбнулся и сел к столу.

"Культурный человек, - подумал Толя, - но со странностями".

Феоктист Модестович выправил какую-то заметку и попросил Толю отнести ее в машинное бюро. Толя вышел в коридор. Мимо пробегали люди, кричали, читали вслух, спорили. В углу стояла группа репортеров. Рыжий, толстый кричал на весь коридор:

- Это черт знает что! Я прихожу к ним, а они говорят: "Много вас тут шляется. Опять нас ругать будете! Не дадим сведений". Да я их за это так расчехвостю, - будут знать!

- Успокойся, Коля, успокойся, - похлопал его по плечу стоявший рядом высокий, худой человек.

- Нет, это им так не пройдет! Подвал напишу! Их будут судить! продолжал волноваться рыжий.

Толя открыл дверь машинного бюро, треск машинок вырвался на секунду в коридор и заглушил крик рыжего. Большое количество женщин смутило Толю, но он быстро принял деловой вид, подошел к ближайшей машинистке и протянул ей листок с заметкой. Толя хотел было сказать, что заметку надо срочно перепечатать для местного отдела, но машинистка, не отрывая глаз от работы, кивнула головой - показала на свою соседку.

Толя протянул бумагу другой машинистке. Та, как и первая, мотнула головой в сторону соседки. С третьей повторилась та же история. Толя разозлился, молча бросил бумажку на столик и выскочил из комнаты.

- Что, небось, бабы дурачатся? - с улыбкой спросил Феоктист Модестович, когда Толя угрюмо сел за свой стол. - Ничего, отрок, смирись и плюнь.

До конца рабочего дня Толя не выходил из комнаты. Он следил, как Феоктист Модестович писал, перечеркивал, искал что-то в старых газетах и делал выписки. Иногда Феоктист Модестович вскакивал, комкал исписанную бумагу, бросал ее под стол. Он ходил по комнате, дымя дешевыми зловонными папиросами. Толя, молча, стараясь не шуметь, смотрел на это священнодействие.

Вспомнив о странной фамилии своего нового патрона, он робко спросил:

- Феоктист Модестович, кто вы по национальности?