Мирное время - [2]

Шрифт
Интервал

Но человек ко всему привыкает, привыкли и наши пассажиры. Их даже укачивала эта езда с препятствиями. Сразу сказалось многодневное пребывание в поезде, тревожный сон в чайхане на жестких топчанах - сильно захотелось спать, и все, как по команде, задремали, цепко ухватившись за веревки, стягивающие груз.

Поначалу Виктор сидел до того неудобно, что хотелось спрыгнуть с машины и идти пешком. Но вскоре он как-то незаметно приспособился на своем ящике, подложил под себя тряпку - стало терпимо. Потом он поджал одну ногу, другой - уперся в соседний ящик, прижался спиной к спине Леньки и почувствовал себя прекрасно. Надо только не выпускать из рук веревку, и все будет в порядке.

Да, все в порядке. Он едет в Дюшамбе. Кончается долгое путешествие. Думал ли он месяц назад, что попадет в этот пустынный, выжженный солнцем край, которого почти не знал. Все началось, когда их собрали в райкоме и какой-то парень из Москвы произнес короткую, но горячую речь. Он сказал, что они - ленинградцы - гордость комсомола, его передовой отряд. Им надо ехать в отдаленные места помогать местным организациям комсомола в строительстве новой жизни. Что ж, Виктор всегда мечтал о необыкновенном. Ему хотелось, чтобы его окружали опасности, чтобы он был героем. Виктор взял расчет на Балтийском заводе и выехал в Москву, в ЦК. Там ему предложили путевку на Дальний Восток или в Среднюю Азию. Он выбрал последнее.

Нашелся и попутчик, свой, ленинградский, с Выборгской стороны. Волосы ежиком, плотный, коренастый - крепыш, должно быть. Зовут Ленькой. Поехали. Дорога - сказочная. Возле Пензы - леса неописуемые. На маленьких станциях девушки-чувашки в ярких сарафанах продавали землянику. За Самарой пошли степи, в вагонах становилось все жарче. За окнами трава - сухая, желтая. А ведь уезжал из Ленинграда - лето только начиналось. На станциях люди, каких еще и не видел: чуваши, башкиры, казахи в живописной одежде. А вокруг голым-голо: выжженные степи, ни куста, ни травинки. Виктор уже скучать стал. Думал: вот тебе и Средняя Азия. Будет такая пустыня - живи в ней.

Вдруг неожиданно оазис. Вода, трава, деревья зеленые. Ташкент: яркое солнце, высокие тополя, верблюжьи караваны на мостовых. По улицам вдоль тротуаров течет вода по маленьким канавам, которые здесь называются арыками.

Из Ташкента - командировка в Самарканд. Виктор долго бродил по городу, любовался минаретами, мечетями, гробницами. Вспоминал все, что видел у Верещагина. До чего же красиво!

Здесь им предложили ехать в Таджикистан, в распоряжение обкома комсомола. Центр республики - Дюшамбе. И чего им только не говорили об этом Дюшамбе! Там и горы, и ледники, и тропы узкие, по которым даже, коням не пройти! Добираться туда надо поездом, затем на машинах, потом на верблюдах или на самолетах. Словом - романтика. Ну, как не согласиться!

Выехали из Самарканда. Жара - мозги плавит. Двое суток тащились до Термеза. А здесь даже дышать трудно - жарко, как в пароходной топке. Говорят, Термез - самое жаркое место в Союзе. Правильно говорят.

И вот уже скоро - Таджикистан. Что он знает об этой стране? Почти ничего. Книг об этом крае нет, в газетах о нем не пишут. Известно, что правил здесь эмир бухарский, сбежавший несколько лет назад. Известно, что здесь еще не кончилась гражданская война. Даже есть басмачи. Наверно, поэтому и едут в машине трое молчаливых людей с винтовками. И, наконец, известно, что будет много работы. Но работы он не боится.

Громко завизжали тормоза, машина остановилась. Из кабины выглянул шофер.

- Сурхан! Привал.

Виктор слез с машины и, встав на землю, покачнулся. Онемевшие ноги не держали. Он с трудом сделал несколько шагов и только после этого осмотрелся. Грузовик остановился у большого навеса, под которым в несколько рядов стояли длинные столы. В углу высились огромные самовары. Неподалеку от навеса поблескивали рельсы, а дальше лежали подготовленные к укладке черные шпалы.

Это был Сурхан - участок строительства железной дороги Термез Дюшамбе, которая через год должна соединить молодую столицу Таджикистана со всей страной.

Полуголые загорелые люди носили шпалы и рельсы, забивали костыли, подвозили к насыпи тачки с гравием и песком.

Какой-то дочерна загорелый, обросший щетиной человек, повязанный красным платком, подбежал к Виктору и крикнул:

- Карамова не видел?

- Какого Карамова? - удивился Виктор.

- Что ты начальника строительства не знаешь! - возмутился человек и, безнадежно махнув рукой, убежал.

В чайхане выпили несколько чайников мутного и горького зеленого чая, затем по команде шофера снова сели в машину. В это время вдали показался второй автомобиль. Он ехал на значительном расстоянии от первого, чтобы не попасть в облако пыли, и только теперь подъезжал к Сурхану.

Снова, переваливаясь и дребезжа всеми своими частями, старый полуторатонный АМО покатился по ухабам и рытвинам. Разговаривать никому не хотелось. Из кабины доносилось сиплое пение шофера. Слева медленно надвигалась длинная гряда гор с заснеженными вершинами. Оттуда повеял легкий ветерок, стало легче дышать.

Виктор опять сидел на своем месте, крепко ухватившись за веревки. Все вокруг стало постепенно изменяться. В желтую высохшую степь все больше вкрапливались зеленые пятна высокой травы. Появились поля низкорослого хлопчатника. Вдали, ближе к горам, виднелись купы деревьев, окруженные приземистыми глинобитными постройками. Над деревьями медленно подымались тонкие струйки серого дыма.


Рекомендуем почитать
Жена лекаря Сэйсю Ханаоки

Роман известной японской писательницы Савако Ариёси (1931–1984) основан на реальных событиях: в 1805 году Сэйсю Ханаока (1760–1835) впервые в мире провел операцию под общим наркозом. Открытию обезболивающего снадобья предшествовали десятилетия научных изысканий, в экспериментах участвовали мать и жена лекаря.У Каэ и Оцуги много общего: обе родились в знатных самурайских семьях, обе вышли замуж за простых деревенских лекарей, обе знают, что такое чувство долга, и готовы посвятить себя служению медицине.


Иосип Броз Тито. Власть силы

Книга британского писателя и журналиста Р. Уэста знакомит читателя с малоизвестными страницами жизни Иосипа Броз Тито, чья судьба оказалась неразрывно связана с исторической судьбой Югославии и населяющих ее народов. На основе нового фактического материала рассказывается о драматических событиях 1941-1945 годов, конфликте югославского лидера со Сталиным, развитии страны в послевоенные годы и назревании кризиса, вылившегося в кровавую междоусобицу 90-х годов.



Царь Борис, прозваньем Годунов

Книга Генриха Эрлиха «Царь Борис, прозваньем Годунов» — литературное расследование из цикла «Хроники грозных царей и смутных времен», написанное по материалам «новой хронологии» А.Т.Фоменко.Крупнейшим деятелем русской истории последней четверти XVI — начала XVII века был, несомненно, Борис Годунов, личность которого по сей день вызывает яростные споры историков и вдохновляет писателей и поэтов. Кем он был? Безвестным телохранителем царя Ивана Грозного, выдвинувшимся на высшие посты в государстве? Хитрым интриганом? Великим честолюбцем, стремящимся к царскому венцу? Хладнокровным убийцей, убирающим всех соперников на пути к трону? Или великим государственным деятелем, поднявшим Россию на невиданную высоту? Человеком, по праву и по закону занявшим царский престол? И что послужило причиной ужасной катастрофы, постигшей и самого царя Бориса, и Россию в последние годы его правления? Да и был ли вообще такой человек, Борис Годунов, или стараниями романовских историков он, подобно Ивану Грозному, «склеен» из нескольких реальных исторических персонажей?На эти и на многие другие вопросы читатель найдет ответы в предлагаемой книге.


Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.


Истории из армянской истории

Как детский писатель искоренял преступность, что делать с неверными жёнами, как разогнать толпу, изнурённую сенсорным голодом и многое другое.