Мириад островов - [35]

Впрочем, это было правдой лишь наполовину: морской зверь обрадовался при виде плывущей к нему пары, фыркнул и до тех пор делал курбеты, пока Орри не подобрался поближе и не хлопнул его по гладкому, словно обточенный камень, боку. И не показал Галине садиться.

На взморье обоих встретили взгляды Морского Племени, слишком спокойные, чтобы казаться доброжелательными, слишком понимающие, чтобы казаться равнодушными. Оба нарядились и подозвали Сардера и Марто. Аккуратно подсаживая Галину в седло, Орри другой рукой бросил на него какую-то тряпицу, чтобы не растёрла свежей ссадины.

«Любовь, желание — это не у него. Это у меня. Озаряет все идущее впереди, стирает телесную боль утраты».

После ужина и повечерия Галина подошла к аббатисе с просьбой выслушать её наедине.

В келье матери Каллиме было ничуть не роскошней, чем в комнатках постояльцев — разве что книг много и распятие покрупнее.

— Мне стать на колени, матушка?

— Ты что, исповедаться хочешь? У нас это делают и женщины, да только вот ты даже не послушница. Садись напротив на табурет.

— Мать Каллиме, я согрешила с Орихалхо — там, на шхерах.

— И это ты называешь грехом! Знаешь, если в плотском соитии нет ни честолюбия, ни погони за выгодой, ни желания получше устроиться в мире, но одна беспримесная радость — это тоже от Бога.

Аббатиса приблизила уста к уху Галины:

— Хочешь ещё одно изречение вдобавок к тем, коими тебя потчуют? «Не станешь монахиней-бельгардинкой, прежде чем дочери Энунны не испробуют, чего ты на деле стоишь». А они учат жён, да и мужей, всяким брачным тонкостям. Это ещё мягко говоря — брачным. Понятно?

— Не очень. Я ведь никого из них не знаю.

— Уж, наверное, так и есть. Они владеют одной половиной души Сконда, стражи горных замков — другой.

— Я одного не хочу. Чтобы то, что случилось между нами, помешало мне стать одной из вас.

— Так сразу? Поистине, вот дама решительная в своих намерениях. Но что тебе скажу: мы вдоволь на тебя насмотрелись. Ты своевольна — это для нас чистая прибыль. Тихие смиренницы здесь не уживаются. Но мы так радушно распахивали тебе объятия, так нарочито пытались угодить — с тем, чтобы ты из чувства противоречия отказалась. Вот тебе ребус.

— Почему, матушка?

— Да хотя бы потому, что не понесёшь ты пока обетов. Только представь: у нас ведь и строгие епитимьи случаются. Редко, но метко: по преимуществу яблоневыми волчками и вербными прутьями. Для пущей экологичности. Снова ваше рутенское словцо. Как и, кстати, твоё «матушка» вместо «матери».

— Вы меня что — гоните?

— Вовсе нет. Хочу, чтобы ты пришла, но правильным путём. Может быть, как гостья, может — как одна из хозяек.

Положила руку на голову девушке, благословляя:

— Спи счастливо, ходи невредимо! А Сардера бери как наш подарок. Он уже ничей, кроме как твой собственный. Привадила ты его крепко и о тайном имени знаешь.

— Это же королевский дар. Тогда — знаете что? Я хочу отдариться. Барбе говорил, вам дают пожертвования для бедных. Не думаю, что нам с Орри и дальше легко будет путешествовать в экипаже. Можно карету оставить? На ходу: мало ли что вам понадобится.

— Да разумеется. Бери с собой добра поменее, клади в перемётные сумы. Понадобится что-либо — гонца пошлёшь. Не так уж велик Вертдом.

— Я и наряды свои разберу, и драгоценности. Отец вроде понимал, что из них здесь больших денег стоит. Конечно, это еще продать надо или переделать…

— Не тревожься. Доверься нашему благоразумию.

«И своей дикой интуиции».

Галина пошла к себе утешенная и не сходя с места наказала себе уже на ночь глядя разобраться с содержанием сундуков. Все равно ведь не спится. Орихалхо хранил их в «скарбнице» — не там, где отыскалась лютня, а в чистой каморе для клади путешественников.

…Парча и бархат. Муслин и батист. Кованое кружево и золотое низанье. Нагрудники и пояса, густо расшитые драгоценными камнями. Меха морского и горного зверя — какой-то особенной выделки, ни гнили, ни заломов. Пудовые ожерелья и связки колец. Сапоги из кожи прочнейшей выделки. Всё неношеное, не надёванное ни разу. Пусть.

«Собственно, не растратят же монашки это всё сразу».

Посоветовавшись, они решили разделить имущество на три кучи. Первое — то, что уж точно пойдёт как дар, в обмен на жеребца и всякие мелочи вроде вьючного и верховых сёдел, перемётных сум и кой-какой небьющейся утвари. Второе — неприкосновенный запас. Третье — звонкую монету, носильные вещи и то, что разумно взять для быстрого обмена.

Из своих не очень внятных похождений вернулся Барбе и с азартом взялся помогать, так что к часу ночи они опустошили все ёмкости и стали закладывать их обратно в ином порядке.

Отцов суконный плащ с куньей выпушкой, что Галина так и перекладывала с места на место, показался ей уж слишком тяжёлым.

Она развернула свёрток. Там обнаружился небольшой узкий футляр с боковыми защёлками петлями и щелью откуда виднелось нечто вроде малого яблока. С трудом вытянула за навершие — и замерла.

Короткий узкий кинжал из чего-то, подобного старой желтоватой кости, но с прожилками янтарного цвета. Рукоять, похоже, составляет одно целое с клинком и украшена под самым яблоком двумя овальными кабошонами: молоко и переливы рыжего пламени. В руку ложится как влитая. Лезвие на вид будет поострее стального — она чуть коснулась и отдёрнула с каплей на месте тонкого разреза.