Миражи - [69]

– Привет, – отозвался он, глядя, как она сняла с себя пиджак и, аккуратно расправив, повесила на распялку.

– Ну, не томи, рассказывай, как дела.

Франческа уже успела позвонить ему во время перерыва, и он знал, что ей дали работу, а по радостному возбуждению понял, что первый рабочий день прошел хорошо.

– Давай все по порядку. Мне все интересно.

Она засмеялась и подсела к нему за стол.

– У тебя обновки! – Джон коснулся рукава свитера, который она подыскала в студии. – Мало того, что тебя взяли на работу, так еще и приодели!

– О, да! Джон, ты просто не поверишь! Я чуть со стула не упала, когда он мне сразу заявил, что берет к себе на работу. Прямо так и сказал: «Если вы не возражаете, можете приступать хоть сейчас!» Я даже не поверила! Ни одного вопроса не задал! И, говорит, если вы у нас останетесь, подите подберите себе что-нибудь из одежды, я вот эти вещи присмотрела, а тогда, говорит, ну еще и сапоги закажите, только надо Тилли назвать размер, Тилли – это одна девушка-секретарь, блондинка, она носит массу цепей, браслетов и всякое такое, так вот, Тилли позвонила в магазин, и они тут же прислали пару сапог, точно мне по ноге! – Она выпалила все это одним махом и сделала паузу, чтобы перевести дух и заодно потереть кончики пальцев, которым было тесно в новых сапогах. – Беда только, – добавила она, даже не замечая, что сама себе противоречит, – что в них ужасно неудобно.

После ужина, когда рассказывать было больше нечего, Джон развел огонь в камине, посадил перед ним Франческу и принес таз с горячей водой, куда бросил горчицы. А сам остался в кухне мыть посуду. Он любил эти минуты покоя после дня, полного забот и хлопот, минуты, когда можно было не торопясь подумать о своем.

Стоя возле раковины, он вдруг почувствовал глухую тоску, будто расстался с чем-то очень дорогим. В одну минуту он ощутил себя стариком. Он решил, что это связано с неудачами в поисках работы. Но в глубине души Джон понимал, что его угнетенное состояние вызвано другой причиной. Он вновь почувствовал знакомый вкус одиночества, и впервые после отъезда из Моткома усомнился в правильности своего решения.

«Франческа становится самостоятельной, и вскоре я буду ей не нужен», – думал Джон. Конечно, она по-прежнему будет считать его своим другом, но у нее появится свой мир. Это естественно, так и должно быть, но от сознания закономерности происходящего боль в сердце не проходит.

Джон вытер руки полотенцем, аккуратно сложил его и пошел в гостиную. Она сидела в кресле, погрузив ноги в таз, но голова ее запрокинулась, а глаза были закрыты. Франческа спала. Джон на цыпочках подошел, осторожно вынул из воды одну за другой ее ступни, промокнул полотенцем и отправился наверх за пледом.

Возвратившись, он увидел, что она свернулась калачиком на диване и крепко спала. Во сне она глубоко и ровно дышала. Он укрыл ее пледом, взял таз и пошел на кухню.

– Джон!

Он обернулся. Франческа открыла глаза и улыбалась ему полусонной улыбкой.

– Спасибо, – нежно сказала она, вздохнула и опустила веки. – Да еще: я тебя люблю, – шепнула она одними губами, но он расслышал.

Джон продолжил свой путь. Он подумал, что какие бы тяжелые предчувствия ни обрушились на него, жизнь все равно стоящая штука.

20

В ближайшие недели жизнь вошла в свою колею, и для Джона и Франчески сам собой установился порядок, который устраивал их обоих.

Франческа все силы тратила на работу в студии – она рано поднималась и уезжала в город, частенько задерживалась там допоздна. А Джон вел хозяйство, и получалось у него очень ловко. Денег, которые зарабатывала Франческа, им хватало на двоих: запросы у обоих были невелики, и траты ограничивались в основном питанием. Каждый вечер они вместе обедали в маленькой уютной кухоньке, потом Франческа рисовала – она соскучилась по этому занятию, а Джон разгадывал кроссворд в «Таймс». При этом они переговаривались, обменивались новостями, и их дружба укреплялась и расцветала.

Чтобы успеть в студию к восьми, Франческе приходилось вставать в семь. Она варила себе кофе, надевала что-нибудь из ассортимента, подобранного у Дейва Йейтса, и внимательно оглядывала себя в зеркале.

По дороге она съедала яблоко и покупала «Дейли мейл», которую теперь с жадностью читала. Едва войдя в студию, она не мешкая принималась за работу. Включив радио, она чистила и мела, прибирала и складывала, подготавливала все к началу рабочего дня и, наконец, готовила в огромном количестве ароматный кофе, запах которого встречал сотрудников еще на лестнице.

– Привет, Франческа! Как поживаешь?

Был понедельник. Франческа только что особенно тщательно вымыла пол, и Мэтт, художник по тканям, правая рука Дейва, прошлепал по нему в мокрых грязных кроссовках.

– Ох, черт подери, – заметив свою оплошность, смутился он. – Извини. – Но не возвращаться же было с полпути! И Мэтт, состроив виноватую мину, прошел к своему месту, оставив позади себя длинную дорожку грязных следов.

Франческа задержала дыхание и сосчитала про себя по-итальянски до десяти. Теперь это у нее выходило дольше, чем по-английски, и так было больше шансов успокоиться. Что-то в этом Мэтте Бейкере отталкивало ее. Он был симпатяга, ничего не скажешь, но почему-то Франческа ему не вполне доверяла.