Мир внутри - [8]

Интересно, что же здесь подлинное, а что вымышленное организаторами? Вроде бы они ездили, уточняли, куда-то, на Урал. Ивана Ильича уверяли, что воссоздали «быт, каким он был». Не желая спорить, тем более, проверять, охотно поверил на слово. Как и все прочие, думается.

– Скажите, вы давно хотели написать рассказ из современной жизни?

Хитоми подошла к нему, присела на пластик стола. Для удобства пишущего, прямо в нее был вмонтирован планшетник, только бо́льших, чем обычно, размеров, с полноразмерной клавиатурой. Стоило Ивану Ильичу присесть, как экран загорелся синим, высвечивая заглавные строки рассказа: «В Хабаровск я прибыл поздним днем, впервые так далеко оторвавшись от столицы. Город встретил меня дождем, мелким и нудным, напомнившим о надвигавшейся скорой осени с ее хлябями, распутицей, разбитыми тротуарами и темной от глины водопроводной водой, которую долго надо сливать, чтобы иметь возможность…». Он отлистал до конца, вчитываясь, и одновременно готовя ответ.

– Не то, чтобы очень. Наверное, с начала сезона, – в зале улыбнулись, он умел шутить и над собой и над собравшимися, но так, что это нравилось. Тонко, легко. Тем более, от него шутки воспринимались куда охотней – все же, последний русский писатель.

– И теперь решили поэкспериментировать с возросшей аудиторией? – Хитоми приняла шутку.

– Несомненно. Полагаю, жителям Цейлона будет интересно, чем закончатся злоключения Максима.

– Ведь вы заранее знали, что на этой неделе к нам присоединится многомиллионная аудитория, – он услышал добродушный смех в зале, кто-то захохотал особенно громко, чем насмешил уже всех остальных. Головин почувствовал себя куда спокойней и сосредоточился на тексте.

«Деревенский стол» был сооружен таким образом, что закрывал Ивана Ильича ниже груди полностью, на студии считалось неприличным, если зрители будут разглядывать ноги писателя. Пусть лучше уж посмотрят какие слова он подбирает в режиме реального времени – прямо над головой и чуть в стороне, располагалось несколько камер, позволяющих лицезреть написанное на трех экранах, расположенных прямо перед сценой.

– Одно из достоинств моего положения, – улыбнулся он сердечно. Хитоми кивнула в ответ, ослепив белозубой улыбкой, так они отвечали друг другу уже давно, после чего, приблизилась к рядам.

– Не будем вам мешать, вносите правки. А я напоминаю, что нынешний день посвящен костюму конца девятнадцатого века. Сегодняшняя викторина проводится на знание атрибутов костюма. Уважаемые зрители, вы так же можете принять участие в викторине, отправляя свои ответы на короткий номер двадцать два, сорок четыре с пометкой «Конкурс номер пять». А заодно оценить самого стильного участника из присутствующих в зале. Но сперва мы будем искать недочеты у тех, кто пришел сюда, одевшись по моде семидесятых-восьмидесятых годов.

Одевшихся подобным образом в студии находилось подавляющее большинство, не столько от желания выиграть автомобиль, сколько принять непосредственное участие в программе, появиться на экране, произнести несколько слов, быть может, передать привет или просто покрасоваться. Пока Головин стремительно проглядывал написанное от конца к началу, камеры переключились с его стола на сидящих в зале, на экранах замелькали сюртуки и косоворотки, поневы и кофты. Наверное, странно видеть японцев, а их в студии большинство, в национальных русских нарядах. А может, и нет. Он уже привык к любым поворотам сюжета, любым ухищрениям сценаристов, перестал воспринимать их кульбиты как что-то из ряда вон; продюсер это называл «вписаться в формат», пускай… Так, здесь лучше написать «попросил бы вас»…

– Ага, мы вас нашли. Сударыня, представьтесь, пожалуйста.

– Хироко Кувабара….

– Очень приятно, Хироко. Можете сказать нам, что неверно в вашем костюме?

– Наверное… Я могу предположить. Наверное, пилотка…

– Именно. Пилотки появились во время Первой мировой войны, вместе с первыми аэропланами.

– Впрочем, женщинам носить пилотки запрещалось вплоть до Второй мировой, – тут же заметил Такахиро, любезно улыбнувшись. По всей видимости получив подсказку, его познания в истории оставляли желать лучшего. – До тех пор, пока война не позвала женщин в авиацию. И первыми женщинами-пилотами были немки, недаром же их называли «летающими ведьмами», – зал охотно засмеялся.

– Тебе так не нравятся немки? – слегка язвительно Хитоми. – У меня бабушка полжизни прожила в Германии. Еще до Великого Восстановления.

– Ничего не имею против своей партнерши. Тем более, ее бабушки, – немедля выкрутился он.

– Я начинаю писать далее, – откликнулся Иван Ильич, давая понять, что части экранов следует вернуться на его стол. Так и вышло, едва он начал следующее предложение: «Враз вспотевшими руками он принялся, будто слепой, перебирать билеты, ощупывая, будто таким образом мог угадать, почувствовать, запрятанный в одном из них приз», – как зрительный зал исчез с мониторов. Появился лишь по прошествии нескольких секунд, когда вниманием аудитории снова завладел Такахиро, напомнивший о викторине, и принявшийся задавать пока еще простые вопросы по истории России. Тем самым, отвлекая внимание аудитории от написания рассказа. Иван Ильич всегда подчеркивал, что ему нужно минут пять, чтобы «вкатиться». А после можно отвлекать, сколько душе угодно.