Мир вашему дому - [56]

Я засмеялся — хозяин вставил в разговор русскую присказку, не понимая ее потайного смысла. Но он все равно оказался прав, я не собирался ждать утра.

Ночью мы с Надей спустились с сеновала на землю. В одной руке я держал фанерный чемодан с инструментом, в другой — горячие пальцы Нади. Я собирался выходить на улицу, но Надя медленно покачала головой. Она сказала шепотом: «Хаким… собрал все джигит… сидит на гора». Она обвела рукой холмы, и я понял, что дорога из аула и все тропки через холмы для нас заказаны. Живым они меня не выпустят. Я растерялся. Надя взяла меня за руку и повела огородами к болоту. Там она отыскала узенькую, прячущуюся в травах тропку, по ней мы прошли гнилой лес, миновали полузатопленный водой лужок и ступили в болото. Надя впереди меня прыгала с кочки на кочку, оборачивалась и ждала. Часто я ступал мимо, либо кочка тонула подо мной, и я, едва не теряя чемодан, уходил по пояс в жидкую грязь. Надя с соседней кочки хватала меня за рубаху, тянула изо всех сил, я карабкался на сухое место, но через минуту снова уходил в жижу. Не раз я жалел, что согласился идти через болото. «Уж лучше погибнуть от штыка Хакима, чем захлебнуться этой грязью», — думал я, но смотрел, как легкая, быстроногая Надя упрямо пробивается вперед, и у меня прибавлялись силы.

На рассвете мы услышали позади себя, в ауле, шум, выкрики. Должно быть, Хаким запоздало проверил сеновал и понял, что невеста его сбежала. Или… Я вспомнил трусливое лицо хозяина, скорее всего, он обнаружил наше бегство и сам отыскал Хакима. Мне стал понятен балаган с деньгами, который они с женой разыграли для меня. Их встревожил наш с Надей серьезный вид, они почуяли уговор и решили задержать меня до утра.

«Держи карман шире», — засмеялся я, думая о хозяине. В деньгах он выиграл, но вот родственницу потерял.

Надо было торопиться — Хаким мог знать тропки лучше Нади. Измученные, вылезли мы на твердый край болота. Впереди лежало ржаное поле, за ним, верстах в двух, виднелся лес. «Там нас никто не отыщет», — ободрил я Надю, но она упала в траву и не шевелилась. Две бессонные ночи и это топкое болото отняли у нее все силы. Шум и крики, не смолкавшие со стороны аула, вдруг стали слышны совсем близко. Значит, Хаким знал хорошую тропку. Надя не шевелилась. Я подхватил ее на руки и побежал через рожь.

На первой же полянке я опустился с Надей на землю, без сил упал лицом в траву. Когда я проснулся, солнце стояло высоко, пели птахи в кустах, в траве, в небе, лес вокруг замер зеленый, недвижимый, — показалось мне, будто земля сегодня справляет особый, для нас, праздник.

Надя поглядела на меня и ну хохотать. Подсунула мне зеркальце: лицо у меня желто-зеленое от болотных трав и грязи, волосы свисают с головы сосульками. Не человек — упырь на меня глядит. «Шайтан?» — спрашиваю я ее и зеркальце возвращаю. «Нет, три шайтан», — отвечает она.

Нашли мы родничок, умылись, причесались и, взявшись за руки, пошли через лес в Михайловку.

СЫН: — В этой истории меня удивляет другое: таинство любви. Есть же оно, иначе встретились бы два человека, поговорили и разошлись, не найдя друг к другу сердечной тропки. Отец и мать, почти не понимая друг друга, сблизились, поломали все преграды, воздвигнутые между ними людьми, языком, обычаями, и полюбили друг друга. А где же тот пуд соли, который им полагалось съесть? Настоящая любовь, думаю я, раз за разом осмысливая родительскую судьбу, мало внемлет холодному рассудку, она идет в жизнь кратчайшей дорогой, перешагивает отважно и дерзко все препятствия, включая и саму смерть.

ОТЕЦ: — Дед мой, Кирилл Пушкарев, был для односельчан малопонятным человеком. Он мог неделями, месяцами не вылезать из тяжелого крестьянского ярма, надсаживаться при этом самому и беспощадно гонять домашних. В какой-то момент настроение его ломалось, дед доставал из подполья медовуху, выгонял старуху из дома, бражничал, пел песни и зазывал к себе в гости старых дружков. Напоив друзей, дед ложился на кровать, прикидывался спящим, а сам внимательно наблюдал и слушал своих гостей. Подвыпившие мужики расходились, рвали на себе рубахи, ругали своих баб бранными словами. От баб переходили к волостному начальству, соседям, доставалось и растянувшемуся на койке деду. «Э-э, сивый мерин, без царя в голове», — отпускалось ему, и разговор снова переходил на баб. Рассказывались «случаи» из молодости, кончавшиеся однообразным: «Нет, жаниться я не стал. Ищи дурня, мол, в другом месте». Наутро дед говорил с отвращением: «Скоко дерьма в людях, пустозвонства…» и уходил, если отпускали дела, на заработки. Не так чтобы он любил деньги, просто заработки позволяли ему надолго отлучиться из дома, кочевать по дальним селам, послушать умных людей, поглазеть на чужую жизнь.

Деду понравилась Надя. «И мне бы привел таку девку! — пошутил он. — Я б не отказался, а то мою бабку в утиль скоро не возьмут».

Но бабка тяжело вздохнула: «Тебе, Паша, своих мало? Позарился на чужую, да еще басурманку! Ты погляди, какая она в кости? Тебе не барыню надо, а крестьянку. Гляди, Паша, наревешься». Бабка была строгой, свято верила в бога. В молодости богатый отец ее выдал замуж за моего деда, в наказание за какую-то провинность.