Мир в хорошие руки - [28]
В светлом прямоугольнике, обозначавшем конец коридора, показалась тень. Она была крупная и четвероногая. Глаза, фосфоресцирующие, как у собаки Баскервилей, сочетались со слюнявыми обнаженными клыками. Псина, рыча, приближалась на напряженных лапах. Интересно, почему я сегодня собакам не нравлюсь? Может, пахнет от меня плохо? Я медленно попятился – бежать нельзя, а то разбудишь зверя, инстинкт то есть. Тут сзади послышался знакомый топот и сопение. Мускул! Я понял, что чувствует зажатая между ногтей вошь. Что лучше – клыки длиной с мой большой палец или кулаки величиной с футбольный мяч?
Я снова закинул рюкзак за спину и подпрыгнул. Пальцы ухватились за крышу гаража. Я подтянулся и вдернул себя наверх. Брякнулся на пузо, кусая губы и стараясь не стенать в голос. Услышал, как внизу разочарованно клацнули зубы. Мускул завизжал – тоненько, как девчонка. Ага, все-таки совсем без добычи собачка не осталась! Интересно, за что ж бандерлога укусили, что он так виртуозно взял верхнюю ноту? Я не стал терять времени и поскакал по гаражам. Очень хотелось остаться, наконец, одному, поэтому я влез по пожарной лестнице на крышу склада. Там валялся минут пять, зажимая бок, пока черные круги перед глазами не посветлели. Потом прошелся по крыше и спрыгнул на балкон офисного помещения, заставив пухлую мадам за стеклянной дверью выронить стопку бумаг и схватиться за сердце. Дальше все было просто – с балкона вел вниз железный трап.
К дому я не вернулся. Слишком велика была вероятность того, что разочарованный Факофф увел команду обратно, пасти мой подъезд. Я понимал, что еще одного забега мой бок не выдержит, поэтому решил погулять. Кончится же когда-нибудь у них терпение?
Пока я тащился через промзону с вонью от ткацкого комбината и школой-интернатом, куда неоднократно грозился сослать меня Гена, пот высох, и я начал мерзнуть. В дополнение ко всему пошел дождь – сначала почти невидимая в воздухе хмарь, потом морось. Во дворах, заваленных палой листвой, лужи покрылись серьезной рябью. Кроссовки, которые называться обувью могли только сверху по причине почти полного отсутствия подошв, свободно пропускали воду. Она скорбно хлюпала между пальцами и струйками прыскала из дырявых носов каждый раз, когда я поднимал ногу. Куртка тоже начала протекать. На спине и плечах плащевка противно клеилась к коже через мокрую от пота рубашку. Когда я вышел на Ленинский, меня уже потряхивало мелкой дрожью.
Обычно я любил шляться по проспекту и сидеть на балюстраде у метро. Пялиться на людей, спешащих по своим делам – или делающих вид, что спешат. Я развлекался, стараясь угадать, кто они и откуда, что привело их сюда и зачем, успеют ли они на автобус, встретятся ли с тем, кому назначили свидание у театральной кассы, и чем закончится эта встреча… Но сегодня мне было не до этого. Из универмага меня турнул охранник. Подземный переход под завязку забили прячущиеся от дождя в ожидании автобуса граждане. Я встал под козырек театральной кассы и дрожал там, отделенный от мира стеной воды и потоком блестящих цветных зонтиков.
– Огоньку не найдется? – товарищ по несчастью, голенастый длинноволосый тип в кожаной куртке, с надеждой взирал на меня из-под мокрой челки.
Чем-то он напоминал Сконки, и я полез в карман. Дыры мама успела зашить – видно, совесть мучила. Я протянул голенастому коробок. Он пару раз чиркнул спичкой, но закурить не получалось – в карманах у меня хлюпало так же смачно, как в кроссовках.
– Может, зажигалка есть? – извиняющимся тоном спросил он, возвращая коробок.
Я молча вытащил требуемое из кармана. Курить я по-настоящему не курил, так только, чтобы Гену позлить, да и сигарет давно не было. Но зажигалка – вещь полезная.
Голенастый довольно затянулся «Элэмом» и шмыгнул длинным носом. Видно, почувствовав себя человеком, он решил прокатиться на мой счет:
– Какой у тебя, пацан, карман удивительный, что ни попросишь, все есть. Небось, и конфеты есть?
Я снова полез в куртку. В свое время стащил у отчима пару экстрамятных леденцов «антикоп» – они любой запах отбивали, но и слезу давили гарантированно. Конфетки завалились за подкладку, мама их, видно, нашла, а выкинуть пожалела. Ни слова не говоря, я протянул голенастому две липкие бумажки. Тот ошарашено глянул на меня, но конфетки взял. Разница между ним и Сконки была в том, как пришибленно смотрели из-под челки эти мутные глаза. Парень с «Элэмом» никогда не летал.
– Ты потратил все три своих желания, – бросил я, развернулся и вышел под дождь.
Вода тут же начала заливать за воротник. Меня колотило так, что я не мог сомкнуть зубы. Хорошо бы сейчас в тепло, но домой возвращаться еще рано. Может, айкью Факоффа и Ко даже в сумме не доходит до ста, но зато терпения им не занимать. А в подворотне даже не капает. Тут взгляд мой скользнул по окнам хрущобы, в первом этаже которой размещались «Женская одежда» и «Детский мир». Я подумал о Женьке. Еще немного подумал и свернул во двор.
