Мир тесен - [56]

До трёх часов утра Слава кое-как передремал на жесткой скамейке привокзального сквера и, едва посветлело небо, отправился к Боре. Он и выехал с вечера потому, что обещал мальчику встретить с ним рассвет на море, показать, «откуда встаёт солнце».

В четыре часа вся весёлая компания была на берегу: Слава, Боря котёнок Мурлыка и щенок Друг. Белый густой туман стоял непроницаемой стеной у самого берега, воды не было видно, только слышался легкий плеск.

— А где же море? Один туман. Вот да! Так и солнце не встанет, — встревожился Боря. Он вынул из коляски щенка, котенка и опустил их на тёмный от влаги песок. — Пусть идут на разведку. Солнце разведают!

Котёнок и щенок смело скрылись в тумане. С тихим шелковым шелестом набегали на песок невидимые волны, тревожно и радостно пахло морской травой, рыбой, солёной свежестью воды. Щенок отчаянно тявкал, кидаясь на шорох волн — в клочьях стелящегося по земле тумана проскальзывали то его хвост торчком, то нахальная мордочка с испуганными глазами. Рядом неожиданно вынырнула чёрная, зеленоглазая голова Мурлыки с маленькой серебристой рыбкой в зубах.

— Ой, Слава, Мурлыка уже поймал тарашку! — закричал Боря.

— Он подобрал на берегу — волны выбросили.

Увидев Мурлыку с добычей, Друг в тот же миг потерял интерес к поединку с волнами и бросился наперерез котёнку. В это время метрах в пятидесяти, наверху, по железнодорожной насыпи, сотрясая воздух, загрохотал товарняк. И словно от этого сотрясения, стена тумана вдруг пошатнулась, стала медленно разламываться на куски — одна за другой в ней появились рваные дыры, в которых мутно светились то зеленоватое небо, то серая вода.

— Теперь, Боря, смотри в оба, — предупредил Слава, — сейчас будет вставать солнце!

Разрушаясь на глазах, тонула стена тумана, прогалины воды становились все шире, свободнее, светлее, кое-где они бирюзово светились, и от них шли острые, раскалывающие гладкую поверхность моря стальные блики. Потом вода порозовела, а блики еще невидимого солнца заиграли золотым, синим, красным огнем, море очистилось от тумана до самого горизонта и над водой стало медленно всплывать оранжевое светило.

— Какое большое, Слава! Смотри, какое оно большое. Вот да!

Солнце было большое — раз в десять больше привычного дневного, и на него можно было смотреть без труда. Постепенно оно сжималось, светлело, вдруг подпрыгнуло далеко в небо и стало осплепительно маленьким, обыкновенным.

— Ну, вот и всё, — сказал Слава, — понравилось?

— Ага. Вот да! Какое оно было, как дом большое! Нет, как два дома!

— Давай-ка теперь разматывать закидушку и ловить рыбу.

— Давай! — радостно засмеялся Боря. — Мы еще больше Мурлыки поймаем. Мы дополна поймаем, скажи?!

— Запросто. Я буду закидывать, ты — вытаскивать. Согласен?

— Ага. Мировское дело. Запросто!

XXXIV

Каждое утро Сеня Лысцов завешивал проволочную крышу палисадника мокрыми мешками и прикрывал сверху листами фанеры.

— От жарюки, — говорил Сеня, а то цветам головы напечет, и амбец!

Он мучительно переживал разрыв дипломатических отношений с Алимовым и всякий раз старался заговорить со Славой.

— Здоровля нет, а жисть течеть, а жить надо! — обычно говаривал с утра Сеня, разламывая, потягивая свое могучее стареющее тело.

— Как дела, Славик? У меня чай индийский, Верка принесла, хошь дам одну пачку? — не дожидаясь ответа, он пошёл в свою комнату. Вынес пачку дефицитного индийского чая. — Бери, бери, Славик, пейте на доброе здоровье.

«Пейте» было явно адресовано и Сергею Алимовичу, оно давало знать, что, при доброй воле обеих сторон, мир может быть восстановлен.

Слава пришёлся Семену по душе. Особенно его подкупило то, что Слава понял его страсть к цветоводству и не подтрунивал над ним по этому поводу, как в своё время Сергей Алимович. Сеня переписывался с юнатами нескольких городов, они присылали ему пакетики семян и гербарии. Плотные листы бумаги с пришитыми к ним сухими цветами Сеня развешивал по стенам своей комнаты. Он был благодарен Славе за то, что тот не ехидничал, когда он по утрам сооружал навес из мокрых мешков и фанеры, чтобы цветы «не сожгло», а вечером разбирал его, чтобы цветы «дышали и видали небо». К тому же Слава внимательно выслушивал его сны, обсуждал варианты отгадок. А сны Сеня видел каждую ночь, притом с такой четкостью, словно сидел перед киноэкраном.

— Вот я сегодня крокодила видал. Как быдто идем мы с Веркой, кругом Африка, жара, комари, и крокодил в зубах пол-литру держит и говорит: «Здравствуй, Сеня, я твой брат!» «Да, брось, — говорю, — нет у меня братов». «Врешь, — говорит, — я твой брат». Верка только хотела бутылку у него из пасти, а он р-раз и заглонул бутылку! К чему бы такой сон, а, Славик? Встал, воды попил и еще приснилось: рыба, до черта рыбы, вроде кильки. Верка говорит: «Давай буду пироги пекти». «Оставь, — говорю, — без пирогов проживём». А она тесто замесила, рыбу туда вопхнула, и получился такой пирог круглый. К чему бы, а? Рыба вроде к счастью?

Верка была злым гением Сени Лысцова.

«Сень, я за бутылкой схожу?» — этот её вопрос-восклицание шёл в их жизни рефреном. Маленькая, загорелая до черноты, с белыми выцветшими патленками, белыми тонкими обветренными губами, она преследовала Сеню своею дружбой. Раньше Верка боялась Алимова, а в последнее время, пользуясь их ссорой, стала приходить к Сене каждый день.