Мир Реки: Темные замыслы - [357]

Кроме того, пилоту приходится опасаться встречи с непредвиденно теплыми слоями воздуха. Такие слои могли бы слишком быстро поднять «Жюля Верна» вверх и опять-таки вывести его за пороговый уровень давления. И наоборот, внезапное охлаждение окружающей атмосферы может погнать аэростат вниз.

В последней ситуации пилоту не оставалось бы ничего другого, как сбросить часть балласта, что способно было вызвать появление вращательного эффекта. К тому же, если б шар потерял весь свой балласт, его подстерегали бы еще более крупные неприятности. А быстро снизить высоту можно было, только выбросив в воздух газ, помня при этом, что быстро снова увеличить объем газа в оболочке горелка не может.

«Никто не знает, какие тяготы я перенес» — вот какова может быть лебединая песнь пилота!

Однако день подошел к концу без каких-либо омрачающих душу происшествий. Солнце село, и «Жюль Верн» по причине охлаждения водорода тоже стал спускаться. Пилот пустил в ход горелку, чтобы удержаться над тропопаузой. Ну а те, что пока были свободны от вахты, забились под кучу теплой ткани и похрапывали с громкостью, соответствовавшей темпераменту каждого.

Быть единственным, кто бодрствует ночью, — тревожно. Света мало. Конечно, в иллюминаторы проникает свет звезд, но он, вкупе с огоньками приборов и циферблатов, недостаточен для поддержания хорошего настроения. Металлический корпус гондолы усиливает каждый случайный звук — удар ладони по палубе, когда кто-то из спящих поворачивается и выбрасывает руку вперед; бормотание на связи Погааса; тихое, чуть похожее на лошадиное ржание, хихиканье Райдера; скрип вентилятора.

Когда Фрайгейт зажег горелку, то громкое фырканье вспыхнувшего газа, а затем гул огня разбудили весь экипаж. Теперь пришла очередь Фрайгейта лезть под полотнище материи, чтоб заснуть и почти тут же проснуться от шума горелки и привидевшегося ему кошмарного падения с высоты.

Снова пришел восход. Члены экипажа просыпались в разное время, пользовались химическим туалетом, пили горячий растворимый кофе, ели пишу, запасенную с помощью граалей и дополненную желудевым хлебом и сушеной рыбой. Содержимое туалета за борт не выбрасывалось. На такой высоте открыть люк — значило создать условия, при которых экипаж мог погибнуть от внезапного падения давления в гондоле. Кроме того, любая потеря веса была чревата увеличением подъемной силы шара.

Фриско Кид, чьи глаза лучше оценивали скорость движения, определил ее в пятьдесят узлов.

К полудню шар был подхвачен ветром, который несколько часов нес их обратно, пока наконец не переменился и не увлек их в нужном северо-восточном направлении. Однако часа через три их снова потащило на юг.

— Если так будет продолжаться и дальше, — мрачно сказал Фрайгейт, — мы тут будем крутиться вечно. Не могу понять, что за чертовщина!

Во второй половине дня они снова легли на нужный курс. Фрайгейт предложил спуститься до зоны приземных ветров и попробовать там — не придет ли удача. Они уже довольно основательно проникли в северные широты и вполне могли оказаться в тех местах, где ветры дуют преимущественно на северо-восток.

Отключили горелку. Газ стал медленно остывать. Сначала «Жюль Верн» спускался крайне неспешно, затем падение убыстрилось. Нур на несколько минут запустил горелку — чтоб замедлить спуск. На высоте тринадцати километров ветер стих. Потом он подхватил их опять и понес в направлении, обратном желаемому. Кроме того, шар снова приобрел вращательное движение, но тоже противоположное прежнему. Нур дал шару спуститься до 2000 метров над вершинами гор. Теперь они под углом пересекали долины, которые в этих местах шли точно с юга на север.

— Мы снова летим на северо-восток! — радостно крикнул Фрайгейт.

К полудню третьего дня они все еще летели на скорости 25 км/час, или более 15 миль в час. Только «Жюль Верн» мог залететь так далеко. Любой другой тип неуправляемых аэростатов не смог бы подняться в стратосферу или спуститься к приземным слоям без потери газа, а без этого дальний полет был невозможен.

Они открыли иллюминаторы, впустив внутрь гондолы хоть и разреженный, но все же свежий воздух. Восходящие и нисходящие воздушные потоки причиняли им немалые неудобства, преимущественно из-за частой и резкой смены атмосферного давления. Приходилось непрерывно сглатывать слюну или зевать, чтоб облегчить давление на барабанные перепонки. Близились сумерки, вертикальные потоки слабели.

На следующий день примерно в полдень их настигла гроза. Пилотом был Фаррингтон, когда черная туча под аэростатом вдруг вспучилась и рванулась вверх. Еще только секунду назад буря их нисколько не тревожила — она неслась далеко под ними. А сейчас ее щупальца тянулись вверх подобно щупальцам осьминога. Еще секунда — и тело осьминога метнулось им навстречу, и они оказались во тьме, пронизанной нитями молний. И тут же шар закрутился, как сперматозоид на сковородке.

— Мы падаем как кирпич, — спокойно проговорил Фриско. Он приказал сбросить часть балласта, но аэростат продолжал терять высоту. Молния с треском прошила тьму совсем рядом и затопила гондолу светом, в котором лица людей казались ярко-зелеными. Грохот грома, отражаемый металлическими стенками гондолы, оглушал. В открытые иллюминаторы рвался ливень, заливая палубу и увеличивая вес гондолы.