Мир Реки: Темные замыслы - [324]

— Но им не удалось проникнуть в Башню, — продолжал он. — Один из их отряда умер, упав в море со скалы. Ему было дозволено снова воскреснуть где-то в долине.

Том помолчал.

— Должно быть, у упавшего все же сохранились какие-то воспоминания.

А незнакомец меж тем продолжал:

— Другим же это не было дано. Они… впрочем, не важно…

— Значит, — ухмыльнулся Том, — ему не все было известно про этих египтян. Он явно не знал, что одному из них удалось все же бежать. А если и знал, то по какой-то причине решил от меня это утаить. Но не думаю, что этот факт был ему известен. Иначе он вряд ли позволил бы тому египтянину уйти… А может, и позволил бы?..

Во всяком случае, незнакомец продолжал:

— Быстрота, с которой слухи распространяются по долине, поразительна. Кажется, вы это явление называете сарафанным радио? Человек, упавший со скалы, рассказал свою историю после своего воскрешения, и она разошлась по всей долине. Скажи, ты-то слыхал про тот поход?

— В первый раз слышу, — ответил я.

— Ладно, наверняка в будущем ты ее услышишь. Ты отправишься вверх по Реке, и тебе обязательно расскажут ее либо в одном сильно переработанном варианте, либо в другом. Но в своей основе она правдива.

Без сомнения, ты думал над тем, зачем вас воскресили и поместили здесь?

Я кивнул, а он продолжал:

— Мой народ — этики — совершил это в качестве научного эксперимента. Они перенесли вас сюда, смешали все расы и народности из разных времен лишь для того, чтобы изучать ваши реакции. А потом их записывать и классифицировать.

А затем (тут в его голосе появились нотки возмущения), после того как они подвергли вас этому эксперименту, после того как возбудили в вас надежду на вечную жизнь, они прикроют этот проект! И вы умрете, но уже навсегда. Не будет вам больше воскрешений! Вы превратитесь в прах и прахом пребудете во веки веков!

— Мне все это кажется возмутительной жестокостью, — сказал я, позабыв, что еще не получил разрешения высказывать свои мысли.

— Нечеловеческая жестокость, — подтвердил он. — А ведь в их силах дать вам жизнь вечную! Во всяком случае, столь же долгую, как жизнь вашего солнца! Даже большую, так как вас всегда можно перевезти на другую планету, где солнце еще молодо.

Но нет! Этого они не сделают! Они считают, что вы не заслуживаете бессмертия!

— В высшей степени неэтично, — отозвался я. — А еще именуют себя этиками! Чистейшей воды нахальство!

Это его остановило, и он сказал:

— А это потому, что они считают неэтичным разрешать жить вечно таким жалким и никудышным созданиям, как вы!

— Надо признаться, их мнение о нас не слишком-то лестно, — заметил я.

— Как и мое, — ответил незнакомец. — Но высоко ли, низко ли представление о человечестве, основанное на мнении en masse[156], оно не имеет ничего общего с этическим аспектом проблемы, о которой идет речь.

— Но как можно любить то, что презираешь? — спросил я.

— Это нелегко, — ответил он, — но ведь все, что истинно этично, дается с большим трудом. Однако пока все разговоры с тобой — зряшная трата моего дорогого времени.

Тут откуда-то возник довольно яркий голубоватый свет, и я увидел, как он выпростал руку из-под плаща. На ее запястье было укреплено некое приспособление по размерам чуть больше карманных часов. Оно-то и испускало голубоватое сияние. Я не сумел разобрать, что там было на циферблате, но заметил, что приборчик к тому же еще что-то говорит — тихо, ну как приглушенное радио.

Слов я не разбирал, но мне показалось, что это какой-то иностранный язык, которого я никогда не слыхивал. А голубой свет зато показал мне шар, что был надет на голову незнакомца — черный и блестящий. Рука была крупная, ладонь широкая, но с длинными тонкими пальцами.

— Мое время истекает, — сказал незнакомец и спрятал руку под плащ. В хижине сразу стало темно, если не считать вспышек молний, время от времени озарявших стены. — Я не могу сейчас сказать, почему избрал именно тебя, — продолжал он, — но твоя аура показывает, что ты являешься хорошим кандидатом для этой работы.

(Что такое аура? — подумал я. Мне приходилось видеть объяснение этого термина в словаре, но я интуитивно чувствовал, что мы с ним вкладываем в это слово разное понимание. И что это за работа?)

Неожиданно, будто он прочел мои мысли, его рука снова выскользнула из-под плаща. Голубое свечение было теперь столь ярким, что я с трудом видел контуры фигуры незнакомца. Зато я хорошо видел обе его руки и то, как они приподнимают тот черный шар, который закрывает его голову. Я подумал, что, может быть, теперь мне удастся разглядеть хотя бы общий абрис его лица или какую-нибудь черту последнего, если я изо всех сил скошу глаза. Но все, что я увидел, была черная сфера, возникшая над его головой. Это был не тот черный круглый стеклянный предмет — его он продолжал держать в руках, как бы сдвинув в сторону. Та же штука, которая была у него над головой, вращалась, выбрасывая снопы разноцветных искр, и светилась так ярко, что кроме нее я уж ничего другого различить не смог. Иногда из нее вылезали какие-то отростки вроде щупальцев, но они тут же втягивались обратно в эту вращающуюся штуковину.