Мир растений: Рассказы о кофе, лилиях, пшенице и пальмах - [90]

Самое замечательное, что грушеподобные плоды прорастают еще на дереве, как у мангров. Вверх вытягивается свежий жесткий лист, вниз — связка корней. Когда побег достигнет длины 15 сантиметров, молодое растение отцепляется и падает вниз. Но у мангров внизу вода или жидкая грязь. У мелоканны нет таких удобств. Внизу — жесткий грунт. Даже если и не очень жесткий, то все равно, падая с высоты 20 метров, можно повредиться. Тем не менее корешки вскоре укрепляются в почве. Живорождение?

Раньше думали — да. Но живорождение свойственно обычно прибрежным растениям. Бамбуку, далекому от побережий, зачем? Выяснили, что не все плоды падают проросшими. Большинство — без проростков. И только остатки, когда наступает влажная духота, прорастают на ветвях.

Сеянцы мелоканны появляются раз в 35 лет. Она плодоносит с таким перерывом. Когда наступает урожай — сбегаются олени, домашний скот. Особенно усердствуют носороги. Можно заподозрить, что они помогают разносить семена. Увы, кажется, это не так. Семечко слишком нежно и не защищено твердым покровом. Разгрызть его проще простого. Голландский ботаник Л. ван дер Пейл считает, что от животных для мелоканны проку никакого нет. Может быть, поэтому и площадь, занимаемая этим бамбуком, в общем невелика. Растет он в Индии, Индонезии — на острове Ява, в Бирме да в Малайе.

Ковыли

В самой гуще наших северных степей, где открыли КМА — Курскую магнитную аномалию, есть другой феномен природы — КРА — Курская растительная аномалия. Степь здесь так богата видами, так прекрасна, что поразила даже видавшего виды профессора В. Алехина — главу московских ботаников. Он и дал курской степи это громкое имя. Но, шагая по степной целине, Алехин с удивлением отметил, что среди трав почти нет ковыля. Этот строитель степей, воспетый в песнях и увековеченный в летописях, почти незаметен. Вместо моря ковылей среди степного разнотравья реяли отдельные перья. Они совершенно тонули, растворялись в общей зеленой массе.

Когда профессор пригляделся внимательнее, он разглядел сквозь переплет листьев маленькие дерновинки ковыля. Их было не так уж мало. Чуть ли не на каждом метре дерновинка. Значит, прежде здесь действительно волновалось ковыльное море, а потом какая-то сила помешала расти этому злаку в полную мощь. Алехин, конечно, быстро понял, что эта сила — человек с его стадами скота. Косили траву. Пасли животных. Ковыль оказался менее стойким, чем соседние травы.

Этот случай Алехин хорошо запомнил, и, когда в 1935 году ему удалось организовать в КРА степной заповедник, он в первую очередь подумал о ковыле. Как-то он поведет себя, освобожденный от засилья четвероногих? Несомненно, что должен немедленно тронуться в рост и засеребриться на ветру своими длинными перистыми остями. На самом же деле случилось не совсем так. Прошло 20 лет. И когда сравнили — что было и что стало, — оказалось, что ковыльного моря нет. Кое-где ковыльник возродился, но не везде. Степь начала перерождаться. Вместо ковыля во многих местах выросли высокие злаки — костры, бурьянистый злак вейник.

Еще раньше нечто подобное случилось в южных степях возле Аскании-Нова. На сагайдакском участке степи запретили выпас и сенокос. Через 15 лет степь превратилась в заросли бурьяна. Ни о каком ковыле и речи нет.

Соблюдая истину, нужно сказать, что такие полнейшие неудачи с ковылем были не всегда и не везде. В Сагайдакской степи к тому времени, когда ее заповедали, уже не было ковылей. Их объели и затоптали животные. Теперь требовалось время, чтобы налетели семена и появились всходы.

А растет ковыль долго… В Каменной степи Воронежской области и на 40-летних залежах еще не засеребрились ковыльные нивы. Сорок лет — для ковыля малый срок. После изгнания он возвращается на законное место медленно, постепенно. Если же сохранились дерновины злака-степняка, он отрастает быстрее.

Но полная заповедность оказалась для ковыля не благом, а злом. В природе никогда не было абсолютных заповедников. В курских степях паслись стада диких лошадей — тарпанов, сайгаков. Гнездились дрофы и стрепеты. Селились жирные сурки-байбаки. Под ногами всей этой братии сухая ветошь отжившей травы крошилась, приминалась, вдавливалась в почву.

Когда европейцы съели своих диких лошадей (мясо их — деликатес!), перебили сайгаков и дроф, сухая ветошь стала копиться. Она жадно впитывала воду. Степь стала отсыревать. Тут и получили в ней преимущество злаки, которые любят воду больше, чем ковыль: костер, вейник. Трудно ковылю бороться с другими злаками в таких условиях. Может помочь только исключительный случай.

Однажды на великих равнинах, в прериях Северной Америки, случилась семилетняя засуха. Пыльные бури взметали верхний слой почвы. Тучи земли застилали солнце. Все эти пертурбации так повлияли на бородача веничного — главного злака прерий, что он полностью исчез. Его сосед по травостою — ковыль крылатый — от пыльных бурь не пострадал. Воспользовался несчастьем бородача и вскоре занял освободившееся место. Правда, и ковыли не все одинаковы. В южных степях ковыль тырса не только не страдает от пастьбы, но в противоположность перистым ковылям даже может разрастаться.