Мир приключений, 1987 - [65]

Первая волна, навалившись, прижала Гришу к камням и откатилась… Стало нестерпимо холодно, ноги — как не свои. А кто, собственно, такой Гарбузенко? Почему его надо жалеть? Они с греком Михалокопулосом задумали разыскать спрятанное продовольствие со “Спинозы”. Для чего? Для своей коммерции. А рядом голодают дети. Дети, которые посчитали крупники сахара и даже ему, Грише, выделили порцию. Как Олюня сказала: “Это дяде”. Нет уж! Пусть Гарбузенко сидит на рифах. Это его место!

Под ударами волн Гриша извивался на камнях, пытаясь перетереть провод, которым был связан. Где же они, подручные ротмистра Гурова? Может, и не думают приезжать за Гришей? Может, им вообще не до него? Да мало ли на их совести загубленных людей? Одним больше, одним меньше. А у него, у Гриши, жизнь одна. Но какое им дело до его жизни? Кто такой Гриша, чтобы его беречь больше, чем других? “Заплюйвокзал”. Да, было время, когда прилипло к нему это прозвище: Гриня Заплюйвокзал. Мало кто знал его настоящую фамилию. Заплюйвокзал, да и только! А почему именно Заплюйвокзал, тоже уже никто не помнил. Кроме Гриши. Самое чистое место в городе — вокзал. Туда гулять ходили, как на бульвар, кавалеры с барышнями. Дежурный в белоснежном кителе и красной шапке звонил в надраенный медный колокол: “Господа, поезд отправляется!” Вот Гриша и взялся на спор перед всем городом, на глазах станционного жандарма и начальника станции посреди перрона… плюнуть. И плюнул.

— Тьфу! — Гриша выплевывал заливавшую рот соленую воду. — Тьфу!

Вот это и был, Гриня, твой первый и последний подвиг. Теперь уж ясно, что ничего лучше этого тебе уже в жизни не совершить. Жизни-то осталось от силы полчаса. Что можно сделать за полчаса жизни?

Волна накрыла его с головой и не спешила откатываться. Неужели так и остаться в зеленой могиле, как муха в бутылочном стекле?.. Но в глаза вновь глянуло небо. Только невыносимый холод сковал тело. Нет! За полчаса еще многое можно сделать: предать человека и умереть предателем или не предать и умереть человеком. Кто бы ни был Гарбузенко: контрабандист, спекулянт, налетчик, — но когда Гриша его спросил: “Что бы вы хотели иметь от коммерции с продовольствием?” Гарбузенко ответил: “Только с долгами расплатиться. Покойный профессор Забродский Станислав Казимирович моих малых лечил — денег не брал ни грошика, а теперь его дочка Мария Станиславовна с чужими детьми мается”. И Гриша не пожалел тогда, что передает ему, а не кому-то другому, матросскую флягу-манерку с упрятанным в ней письмом капитана “Спинозы”. Более того, Гриша показал Гарбузенко пустой куль из-под сахара с лиловой казенной печатью! “У докторши дети, как галчата, голодные, а рядом в пансионе мадам-капитан сторож откармливает свинью”. — сказал он.

По сути, они, Гриша и Гарбузенко, договорились подбросить Марии Станиславовне с детьми харчишки. Разве не так? И значит, предав Гарбузенко, Гриша предает и Марию Станиславовну, и эту маленькую — она показалась ему прозрачной — Олюню… Чем она больна и в чем виновата? Наверное, этого Грише не узнать никогда…

Волна, которая ринулась на рифы, была выше всех своих сестер: она закрыла небо…

Вдруг где-то близко застучал мотор. Огибая рифы, шел баркас, в баркасе сидели солдаты с карабинами и однорукий.

— Ну, надумал? — спросил однорукий.

Гриша не ответил. Он даже не слышал вопроса. Вода залила уши, и в ушах пело море.

Солдаты стали втаскивать Гришу на борт баркаса. Вахмистр обнажил шашку…

“Нет уж, лучше море, — подумал Гриша, когда металл клинка коснулся тела, — родней как-то…” — И потерял сознание…

Вахмистр шашкой перерезал провод, которым был обмотан Гриша.

— Везучий парень, — сказал однорукий. — Если не сдохнет, будет жить.

Гриша очнулся, когда солдаты, вытащив его из баркаса, швырнули на палубу “Джалиты”. Он не увидел в море рифов. На этом месте плясали волны — шторм вовсю разыгрался, и призрачные острова исчезли…

Однорукий оставил на “Джалите” часового. Поглядев, как Гриша ползает по палубе, раскорячась подобно крабу, часовой беспечно уселся у фальшборта в обнимку с карабином. Руки “для сугреву” он спрятал в рукава.

А Гриша, цепляясь за принайтованные детали оснастки, заполз в жилую рубку, где сразу задвигался живей, отыскал свой разграбленный сундучок: все вещи переворошили при обыске, но, слава богу, не изъяли то, что искал Гриша, — клеенчатый водонепроницаемый кисет…

Часовой стерег лишь тот борт “Джалиты”, что примыкал к мосткам. Он не мог себе представить, что Грише еще не надоело купаться. Да Гриша и сам бы не поверил, что у него хватит на это духу. Но вдруг он вспомнил старую уличную погудку “Мокрый дождя не боится”, и на мгновение ему стало даже смешно.

Часовой чиркнул спичкой, укрыл пламя от ветра в лодочке из ладоней и стал прикуривать. В этот момент он видел только уютно освещенную лодочку ладоней, огонек, кончик цигарки, ощущал тепло и вкус махорочного дымка, а Гриша, преодолевая дрожь, сползал в ледяную воду с противоположного борта…

УТОПЛЕННИК

День этот был ветреный, но солнечный. Мария Станиславовна вывела детей на прогулку. В санатории оставался только Коля. Тот самый паренек, с лицом, тронутым оспой, которого чуть не свергли при “сахарном” бунте. Коля оставался за всех: и за сторожа, и за дворника, и за посудомойку. Зато остальные могли гулять. Они шли вдоль моря по мелкой гальке пляжа. Шли чинно парами, держась за руки. У всех шеи бережно закутаны кашне.