…Жил когда-то во Франции такой писатель — Жан де Ла Ир. Особой славы он как будто не снискал, однако книги его охотно издавали в предреволюционной России: «Сверкающее колесо», «Искатели молодости», «Иктанэр и Моизета», «Тайна XV-ти», «Клад в пропасти»… Так вот, в одном из этих романов (в каком именно, нетрудно догадаться по сходству его названия с именем едва ли не самого популярного беляевского героя) талантливый ученый Оксус приживляет человеку акульи жабры. И тот вольготно — вполне как рыба — чувствует себя в водной стихии…
Роман этот, по-видимому, попался когда-то в руки молодому юристу (как попал он, к примеру, и Валерию Брюсову, пересказавшему занятный сюжет в не опубликованной при жизни поэта статье «Пределы фантазии»). Но наш юрист еще и не помышлял тогда о литературном поприще, а потому роман де Ла Ира попался ему и… отложился в памяти, как откладывается в ней многое, не имеющее прямого отношения к насущным нашим заботам. Однако много лет спустя газетная заметка о чудо-хирурге профессоре Сальваторе (именно из этой заметки выводит замысел «Человека-амфибии» О. Орлов — ленинградский исследователь жизни и творчества А. Беляева, в результате неустанных поисков воссоздавший для нас многие подробности биографии писателя) напомнила о старом романе, породив желание написать о том же, но — лучше. Примерно так, как «Путешествие к центру Земли» — с точки зрения В. А. Обручева, самый слабый из романов Жюля Верна — побудило нашего академика написать «Плутонию».
Воздадим должное таланту Беляева: забытый ныне роман де Ла Ира, герой которого оставался всего лишь случайным научным феноменом, жертвой поданного вне социальных связей преступного эксперимента, попросту бессилен соперничать с «Человеком-амфибией». Романом не только остросоциальным, но и по-жюльверновски провидческим. Вспомним речь беляевского Сальватора на суде: «Первая, рыба среди людей и первый человек среди рыб, Ихтиандр не мог не чувствовать одиночества. Но если бы следом за ним и другие люди проникли в океан, жизнь стала бы совершенно иной. Тогда люди легко победили бы могучую стихию — воду… Эта пустыня с ее неистощимыми запасами пищи и промышленного сырья могла бы вместить миллионы, миллиарды человек…» Разве не эта глубоко человечная цель экспериментов профессора Сальватора является главным для нас в романе Беляева? Главным в наши дни, когда вполне реальный герой морских глубин — прославленный Жак Ив Кусто — публично заявляет: «Рано или поздно человечество поселится на дне моря; наш опыт-начало большого вторжения. В океане появятся города, больницы, театры… Я вижу новую расу «Гомо Акватикус» — грядущее поколение, рожденное в подводных деревнях и окончательно приспособившееся к новой окружающей среде…» Еще один старый роман — «Тайна его глаз» Мориса Ренара. Он появился в переводе на русский язык в 1924 году и рассказывал о необычайной судьбе молодого француза, потерявшего на войне зрение. С корыстными (опять!) целями таинственный доктор Прозоп заменяет ему глаза аппаратами, которые улавливают электричество, излучаемое различными предметами, «как ухо ловит звук, как глаз ловит видимый свет…». Но точно так же — лишь электрический облик внешнего мира — видит и электромонтер Доббель в рассказе Беляева «Невидимый свет» (1938)! Опять заимствование? Темы — пожалуй, да. Но не сюжета!
Ренар написал добротный — по тем временам — детектив. Однако, как и у де Ла Ира, события в его романе носят сугубо частный характер, они никак не окрашены социально: и злодей Прозоп, и жертва его обитают словно бы в мире абстрактных межчеловеческих отношений.
Сюжет беляевского рассказа имеет в основе своей четкий социальный конфликт. Обретя в результате новой операции полноценное зрение, Доббель, не сумевший найти работу, через месяц-другой возвращается к своему спасителю с просьбой… опять сделать его слепцом, видящим только движение электронов! Но поздно: «спаситель», усовершенствовав свой аппарат, уже запатентовал его. Ясновидящие слепцы никому больше не нужны, и безработному Доббелю (жертве не частного преступника, но — преступного общества) одна дорога — на улицу…
Мы могли бы найти литературные параллели и для некоторых других произведений А. Беляева. С его романом о Штирнере, возмечтавшем — при помощи чудесного аппарата — стать «властелином мира», можно было бы, например, сопоставить повесть «Машина ужаса» не переводного — отечественного фантаста двадцатых годов В. Орловского. С повестью В. Орловского же «Человек, укравший газ» могли бы мы сопоставить роман «Продавец воздуха». В пару к беляевскому «Хойти-Тойти» можно было бы подобрать еще один роман М. Ренара — «Новый зверь (Доктор Лерн)», где взаимно пересаживались мозг человека и мозг быка… Но, оставив напоследок одно подобное сопоставление, воздержимся от всех прочих. Ведь и без того уже ясна истина, которую мы констатировали и в предыдущих очерках: выйти на оригинальную фантастическую идею (кстати, в беляевских книгах поистине оригинальных сюжетов и замыслов больше чем достаточно!) — это еще не все; самое главное — как и во имя чего эта идея используется.
