И вдруг он понял, посмотрев на небо, что прошло уже много времени. Очевидно, он потерял сознание и долго лежал там, в форпике,[47] — сейчас солнце уже опускалось к горизонту, а когда он побежал за злополучным бочонком, было утро. Но куда исчезли люди? Егор почувствовал странное одиночество. Ощущение горькой обиды и на матросов, и на боцмана, его доброго друга Евсеича, заполнило все его существо. Сами собой на глаза навернулись слезы, и он заплакал…
Немного успокоившись, Егор вытер кулаками глаза и, прихрамывая, держась за леер,[48] пошел в кают-компанию. Забравшись на диван, он было попытался еще раз осмыслить свое положение, но веки слипались, а от усталости не хотелось даже думать: очень болело разбитое колено и ломило голову. Юнга прикорнул в уголке, засунул в рот горевшие огнем ободранные кончики пальцев, подтянул к подбородку колени и, убаюканный легким плеском волн о борт судна, заснул…
«Лейтенант Шмидт», военный транспорт, шел в свой последний рейс. Корабль был старый, он долго и честно служил людям, но и его не пощадили годы. По решению комиссии, после похода на Север его должны были списать на слом. Чувствовал ли это сам корабль? Очевидно, да. Он кряхтел, взбираясь на крутые, гороподобные волны, и порой устало, словно надсадно, кашлял и отплевывался шапками черного дыма и клубами белесого пара.
Команда любила своего «Шмидта». Перед походом боцман израсходовал весь запас краски, обновляя обшарпанные, побитые на швартовках, видавшие виды борта и надстройки.
В пункт назначения прибыли благополучно. Разгрузились, пополнили запас воды и угля и, приняв на борт пассажиров, ждавших оказии в Петропавловск, вышли в море. Первые два дня все было нормально, жизнь на судне шла своим строго определенным порядком. На третьи сутки к вечеру резко упал барометр. На горизонте показались темные зловещие тучи. Пошел дождь. Потом налетел шторм. Огромные волны валили корабль с борта на борт. По палубе стремительными потоками гуляла вода. Пенистые гребни барашков захлестывали ходовой мостик.[49] В довершение всех бед из-за частого оголения винта начались перебои в машине. Ночью она совсем остановилась. Сдавало сердце работяги парохода. Напрасно перемазанные маслом машинисты и чумазые белозубые кочегары пытались наладить двигатель. Он молчал. Струйки пара с жалобным свистом выбивались из трубопроводов. Цилиндры только хлюпали и сопели, но не могли уже вращать вал. Волны, казалось, только и ждали этого — они с новой силой устремились на потерявшее ход беспомощное судно. В кромешной тьме горы воды набрасывались на корабль и кусали его, и грызли, и били глухими ударами. Проржавевший корпус стонал и скрипел, точно жаловался на свою злосчастную судьбу. Мощным всплеском волны разбило в щепки единственную шлюпку. Потоки воды несколько раз чуть не смыли катер. Сорвало с креплений и унесло в море оба спасательных плотика.
К утру командир после совещания с замполитом передал в порт радиограмму с просьбой о помощи.
Когда несколько рассеялся туман, люди увидели, что шторм и течение отнесли их в сторону от курса. Вдали за низкими тучами серой полоской виднелась земля с упирающимися в облака сопками. «Шмидт» дрейфовал в залив Кроноцкого.
Едва позволила глубина, отдали якоря. Судно замедлило бег, развернулось против волны и остановилось, словно прилегло отдохнуть. Из порта сообщили, что на место катастрофы вышли спасатель «Наездник» и буксир «МБ-26».
Вечером шторм усилился. Полосы белой пены, как следы гигантской метлы, покрыли воду. Остроконечные волны, как будто стремясь выместить всю свою злобу на непокорном корабле, с новой силой ударили в борта. В струну натянулись вытравленные до жвака-галса[50] якорные цепи. Срывая верхушки волн и бросая их на надстройки «Шмидта», завыл и засвистел в снастях шквалистый ветер.
Обе цепи лопнули. Как освободившаяся от пут лошадь, корабль рванулся и в пене и бурлящем потоке стремительно понесся к берегу. Быстро изготовили к отдаче запасной якорь. Но как только его сбросили за борт, толстый трос мгновенно оборвался, будто был не из стали, а из скрученной бумаги.
Через час «Лейтенант Шмидт» плотно сидел на камнях в полутора милях от берега…
И, будто утолив свою жестокость, шторм начал стихать. А когда к приткнувшемуся к мели кораблю подошли «Наездник» и буксир, по поверхности воды еле-еле ходила зыбь. Дождь и ветер прекратились одновременно, а сквозь разбросанные клочья облаков в небе холодно замигали голубые северные звезды…
С рассветом океан был спокоен и ласков, ничто не напоминало о вчерашней трагедии. В расстоянии полумили от «Шмидта» стояли на якорях спасатели. С них спустили бот, водолазы осмотрели корпус и после долгого совещания пришли к выводу: имеющимися средствами снять с рифов корабль нельзя. Приняли решение передать людей и наиболее ценное оборудование на буксиры и идти в Петропавловск. Оттуда потом прибудут суда аварийно-спасательной службы и решат, что и как делать дальше.
В полдень начали перегрузку. Мачты «Шмидта» и буксиров соединили тросами, и на блоках в больших пеньковых сетках стали перебрасывать груз. Утром второго дня корабль полностью разгрузили, сняли абсолютно все представляющее какую-то ценность, к борту подошел катер, чтобы взять последних членов команды.
