А осенью выскочил их разъезд на берег реки, а на другом — колчаковцы объявились. Узнал Кузьма Ерошин сына и давай его честить. Когда слов не хватило, за карабин схватился. Коня под Санькой поранил.
Тут и Санька загорелся. Спешился. Сорвал винтовку с плеча. А батька его на том берегу буйствует.
— Стреляй, — кричит, — сукин сын! Стреляй в родного отца! Стреляй!
— Уходи, пока цел! Мы всё про тебя знаем! — ответил Санька.
Много за Кузьмой Ерошиным гнусных дел водилось, это действительно.
Кузьма рванул солдатскую рубаху на груди да так сына начал поносить, что побелел Санька. Потом поднял винтовку, приложил к плечу и порешил своего отца…
На его похоронах, говорят, отец Евлампий слезную заупокойную проповедь произнес…
Тимоша выбежал на лыжах к опушке тайги. Ветер со снегом ударил в лицо. Перед ним в ложбине приютилась деревенька. Стены изб казались черными пятнами, а заметенных крыш и не различишь. Время не совсем уж позднее, до полночи далеко, но в окнах ни огонька. Оттолкнувшись палками, Тимоша поехал по склону к крайней избенке. Добравшись через сугроб к крыльцу, постучал в ставню условной дробью. Подождал. Заскрипел деревянный засов у двери.
— Кто там?
— Я, дядя Галактион. Макаров. Тимошка.
— Я думал, завтра придешь.
— Дело передали?
— Заходи, хоть отдышись. Переночуешь? Куда в такую собачью погоду.
Тимофей видел в сумраке сеней лишь белый лоб Галактиона. Лицо его до глаз заросло темной бородищей.
— Зайду.
В избе было душно. Жировик едва горел. Хозяйка тоже поднялась. Поставила на стол миску с румяной картошкой, молоко. Тимофей с охотой принялся за мятую запеченную картошку. Она была еще теплой. Подумал, что у матери получается душистее и мягче. Переговаривались шепотом.
— Посылочку утром достану. В подполье она. Картошкой завалена, — говорил, сверкая темными глазами, Галактион. Широкие рукава его рубахи скатились к локтям, открыв сильные жилистые руки. — Вон Матрена прятала. Не станут они при случае все подполье перерывать.
С печки глядели на Тимошу пять круглых мордашек.
Перехватив его взгляд, Галактион обернулся:
— Цыц! Бесенята… Несмышленыши. Погодки, а старшему семь.
— Ложились бы, Галактион, а то соседи свет увидят, — ласково сказала Матрена, — подумают, полуношничали. И так на тебя косовато смотрят. А дразнить не след.
Матрена, статная, как и хозяин, быстро прибрала со стола.
— Где спать будешь? Места у нас не ахти сколько.
— С ребятами, на печке.
И в это время на улице послышался топот, ржание коней. Хозяйка мигом задула жировик. Зашушукались и притихли на печи ребятишки.
— Времечко… Живешь зверем в норе, не знаешь, когда твой час придет.
Тимоша не ответил. Его мысли были заняты одним: приметили или не приметили всадники одинокий лыжный след, ведущий прямо к избе Галактиона. Хотя он и свернул с дороги и подошел к дому задами, до спуска-то он двигался прямо по дороге.
С улицы донеслась беспорядочная стрельба, то ли от усердия, то ли просто шума ради.
— Давай на чердак, — сказал Галактион, — авось пронесет.
На ходу накинув полушубок, Тимоша выскочил в сени. Хозяин показал приставную лестницу. Тимоша ощупью взобрался на чердак. Увидел в темноте светлеющее пятно слухового окна. Спотыкаясь обо что-то, направился к нему. Но не успел дойти. Внизу во входную дверь загрохотали рукоятками нагаек, потом сапогами. Тимоша затаился.
Галактион вышел не сразу, спросил сонным голосом:
— Чего там?
Из-за двери послышалась ругань.
— Так бы и говорили, — мрачно пробасил Галактион.
Заскрипел промерзший засов.
Топоча, колчаковцы ввалились в сени, прошли в избу. Сквозь потолок глухо слышались их голоса.
«Пронесло», — прерывисто вздохнув, подумал Тимоша. Теперь он ощутил, как мороз пробирался к телу и, поплотнее закутавшись в полушубок, присел, чтоб прикрыть зябнувшие колени. Он еще не остыл после бега на лыжах и теперь быстро озяб.
«Ничего, не замерзну, — успокаивал он себя. — Хорошо, что пронесло. Не заметили колчаковцы лыжни. Протерплю до утра как-нибудь, А может, ночью улизну…»
Внизу хлопнула дверь. Судя по топоту сапог, вышел колчаковец. Он ушел во двор, но очень скоро вернулся. В избе смолкли голоса. Потом отчаянно заверещали дети.
Тимоша насторожился. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия.
Дверь избы распахнулась и сразу несколько голосов заговорили громко, требовательно:
— Давай показывай! Где твой гость? Эй, паря! Чего ему прятаться? Тащи его к свету!
Затаив дыхание Тимоша слушал эти выкрики, стараясь сообразить, как же ему поступить. Он кинулся к светлому пятну слухового окна, но увидел, что у избы через улицу стоят кони и несколько колчаковцев, привлеченных шумом, смотрят в сторону Галактионова дома.
— Пусть спускается! Избу запалим!
«Пропал… — Тимоша сжал кулаки. Но это все, что он мог сделать. Оружия у него не было. — И чего я полез на чердак?.. В избе было бы не хуже. Все равно допрашивать стали».
— Эй, паря, слезай! А то хуже будет! — кричали из сеней.
Тимоша молчал.
— В чем дело? — послышался властный голос.
— Партизана нашли, господин ефрейтор!
— Откуда ты знаешь, что партизан? — поинтересовался тот же голос.
— А чего ему прятаться, коли не партизан? Партизан, господин ефрейтор!
