Мир приключений, 1964 - [40]

— Так вот, разберем этот случай, — сказал Алексей Иванович. — Значит, двадцать лет. Тяжелых, мучительных двадцать лет.

— Что же, его совесть мучила, что ли? — буркнул Пашка.

— Нет, — сказал Алексей Иванович. — Если бы ему, скажем, удалось уйти с гитлеровцами и попасть в другую страну, где ему ничего бы не угрожало, он бы за двадцать лет и не вспомнил о преданных им друзьях. Живет же спокойненько какой-нибудь Скорцени или Борман. А уж каких натворили в жизни дел! Но Климову не удалось уйти с гитлеровцами. Ему угрожает очень многое и будет всегда угрожать. Значит, не только прожитые двадцать лет отравлены постоянным страхом, но всю жизнь, сколько бы он ни прожил, он осужден бояться. И вот представьте себе, что он поступает на работу заместителем начальника экспедиции, знакомится с личными делами и видит, что в экспедиции работает Павел Владимирович Рыбаков, конечно, сын погубленного им человека, потому что вы похожи на отца да и происходите из того же города. Словом, тут сомнений нет. Вряд ли он следил за вами эти годы. Не до этого ему было. Фальшивый паспорт, всегдашняя боязнь проверки; словом, забот у него и без вас хватало. К вашему городу, наверное, он и подъезжать близко боялся. Потом вы уехали в Москву. Вероятно, он себя уговаривал, что вас уже нет в живых. И вдруг у него в руках ваше личное дело, и вы, оказывается, не только живы, но и работаете в одной с ним организации. Есть две возможности. Первая — уволиться. Это безопасней. Но все-таки, в общем, опасность не только не стала меньше, чем была эти двадцать лет, а, наоборот, стала больше. Вы живы — это теперь известно наверняка. Но мало того — вы живете с ним в одном городе. Но мало и этого. Ваши пути идут параллельно, и он и вы связаны с геологией. Встреча может случиться в любую минуту, шансы попасться значительно возросли. Значит, он осужден бояться во много раз больше, чем прежде, а за двадцать лет его уже и так измучил страх. Есть другой выход — рискнуть встретиться с вами. В сущности говоря, риск не так уж велик. Двадцать лет назад вы были ребенком, да и он за эти годы изменился. Фотография или есть, или нет. Зато, если вы его не узнаете, остаток жизни он может жить спокойно. Значит, вы его не помните и фотографии у вас нет. Кроме того, у вас он выяснит, где ваша матушка, жива ли она. Заметили, что он об этом спросил? Это ему очень важно знать. Она-то опаснее, она наверняка его помнит. Однако если она и жива, то, может быть, живет далеко, может быть, встреча с ней не угрожает ему. То, что он не сбежал, увидя ваше личное дело, это не смелость, это страх, страх скрытый, но непереносимый, мучительный. Мне кажется, что если Разгуляев действительно Климов, то он обязательно принял второе решение, и именно от страха, оттого, что нет сил лишиться надежды от этого страха избавиться. Но если решение принято, то, уж конечно, его надо немедленно выполнять. Ждать, пока вы вернетесь на базу, он не может. Да и лучше встретиться здесь, в лесу, в глуши. Здесь даже в самом худшем случае остаются шансы на спасение. Тогда он придумывает эту идиотскую мотивировку, что необходимо немедленно вручить зарплату, и отправляется в путь. Фактически мотивировки-то нет, ребенку ясно, что незачем ехать. Тогда придумывается немного чудаковатый хозяйственник, скрупулезно точный в работе, для которого долг, даже в мелочах, превыше всего. Мне и вчера показались странными его рассуждения о том, как он понимает свои хозяйственные обязанности. Если бы он на самом деле был этакий арифмометр с ногами и руками, он бы не изливался о своем придуманном долге. Он бы просто не понял, чему мы удивляемся. Ему идиотская его поездка казалась бы совершенно естественной.

— Значит, вы тоже уверены, что это он? — спросил Пашка.

— Вы ведь, наверное, в деревню к милиционеру ходили? — ответил Алексей Иванович вопросом.

— Да, — кивнул головой Пашка.

— Ну, и судя по тому, что вы вернулись один, он вам сказал, что ничего сделать не может.

— Не совсем так, — замялся Пашка. — Он все записал, обещал переслать материал.

— Понятно. — Алексей Иванович опять бросил сигарету и сейчас же достал новую.

Я удивился, что он так много курит. По внешнему его виду никак нельзя было сказать, что он волнуется.

— Почта, кажется, приходит здесь раз в неделю. Проверить его, в сущности, можно только в Москве. Кто знает, где он будет, когда проверка закончится.

— Я его не выпущу, — сказал Пашка.

— Задержать не имеете права, — сказал Алексей Иванович. — Все это, к сожалению, одни подозрения. Рассуждать можно и так и эдак. Покажите карточку.

Он долго ее рассматривал и отдал Пашке со вздохом.

— Как будто похоже, а может, и не очень похоже.

— Алексей Иванович, — сказал Пашка с рыданием в голосе, — что же вы хотите, чтоб я спокойно смотрел, как он уедет? Через месяц вернемся на базу, а его и след простыл. Исчез Климов, затерялся среди двухсот миллионов человек, ведь второй встречи не будет. Где он укроется, в Красноярске или Магадане, в Кишиневе или Мичуринске, или еще где, откуда я знаю.

— Успокойся, Паша, — скачал я. — Задерживать мы его действительно не имеем права. Значит, ему не надо давать основания бояться. Приехал, увидел тебя, ты его не узнал, вот и все. А через месяц вернемся на базу, там и поговорим. Если ты будешь держать себя в руках, уедет он спокойный и будет нас поджидать.