Мир приключений, 1929 № 01 - [32]

День угасал; лиловые облака, протягиваясь по западу, едва пропускали красные лучи…

Кто из вас был на берегах светлой Оки? Кто из вас смотрелся в ее волны, бедные воспоминаниями, богатые природным, собственным блеском!.. Если можно завидовать чему-нибудь, то это синим холодным волнам, подвластным одному закону природы, который для нас не годится с тех пор, как мы выдумали свои законы.

II.

Лето прошло в непрерывной подготовке к экзаменам. Осенью Нежданов отправился в Петербург.

На рассвете, как известно, подъезжают к Петербургу… Нежданов поспешил достать свой чемодан и, бросив его на первого попавшегося извозчика, велел себя везти в какую-нибудь, только не дорогую гостиницу… После обеда отправился осматривать достопримечательности города. Для этого он нанял извозчика и велел себя везти мимо всех дворцов и соборов.

— Постой, что это за мост? — крикнул он.

— Аничков. А это Аничковский дворец тоже! — отвечал извозчик.

— Кто же живет в нем?

— Не знаю, не слыхал.

— А что это за церковь?

— Церковь Казанская это.

— Зачем это такие огромные крылья к ней приделаны? — подумал про себя Нежданов.

— Эти два чугунные-то воины, надо полагать, из пистолетов палят! — объяснял было ему извозчик насчет Барклая-де-Толли и Кутузова, но Нежданов уже не слышал этого.

… Бросил извозчика, пошел пешком, направляя свой путь к памятнику Петра. Постоял около него несколько времени, взглянул потом на Исакия. Все это как-то раздражающим образом действовало на него.

…Безобразное зрелище ожидало его на Садовой: там из кабака вывалило по крайней мере человек 20 мастеровых: никогда и нигде Нежданов не видал народу более истощенного и безобразного; даже самое опьянение их было какое-то мрачное свирепое; тут же у кабака, один из них, свалившись на тротуар, колотился с ожесточением головой о тумбу, а другой, желая, вероятно, остановить его от таких самопроизвольных побоев, оттаскивал его за волосы от тумбы, приговаривая: — «Чорт, полно, перестань!» Прочие на все это смотрели хоть и мрачно, но совершенно равнодушно.

…Время между тем подходило к сумеркам, так что, когда он подошел к Невскому, то был уж полнейший мрак; тут и там зажигались фонари. И вдруг, посреди всего, бог весть откуда, раздался звук шарманки. Нежданов невольно приостановился: ему показалось, что это плачет и стонет душа человеческая, заключенная среди мрака этого могильного города…

III.

Нежданов снял каморку на Васильевском у одинокого столяра Ивана Семеновича и стал посещать университет.

Иван Семеныч, зимним вечерком, сидел в своей неприглядной, маленькой мастерской, которую рассматривал с полным отвращением.

…В углу образ божией матери, но ведь без всякого оклада… Под ней Георгий победоносец… да что в нем плезиру? Сам то Георгий давным давно слинял, и осталась от него одна лошадь, да ноги самого… Иван Семеныч вздохнул.

— Что далее? — говорил он… А!.. Портрет генерала… Но отчего ему рожу перекосило? Разве такие бывают генералы? Разве генералы имеют кривой нос? А зачем глаза его смотрят — один в Москву, а другой в Питер?.. К чему рисуют такие святочные хари?… Будто это генерал? Подожди, я доберусь до тебя, — сказал он, погрозив генералу кулаком…

При дрожащем свете огарка генерал мигнул — одним глазом в Москву, другим в Питер.

— Молчи, чорт, — кричал наш герой. — Генерал разумеется ни слова.

— Поговори ты у меня! — Генерал не говорит.

— Хорошо же! — Иван Семеныч всадил долото в лоб генерала.

— Я тебе и брюхо распорю!.. — Распорол. Но вдруг на него нашло раздумье. В эту минуту он походил на египтянина, которому сфинкс задал неразрешимую загадку.

В чем же состояла эта загадка? В вопросе: «Что мне надо?».

…Неожиданно лицо осветилось чем-то в роде небесной радуги.

— Кажется так? — спросил он, ударив себя по лбу. Он совсем просветлел… Не узнать его теперь: светел стал он, ясен, радужен, похож на сторублевую ассигнацию…

— Именно так… Да!.. Знаю, что мне надо… Что?.. Бабу надо…

Иван Семеныч оделся и пошел на улицу искать себе бабу.

На другой день утром Нежданов встретился в сенцах с новым лицом.

Это было очень жалкое создание, молодая тоже девушка, лет двадцати. Замечательно прекрасные и добрые глаза бедной девушки с какою-то спокойною простотою поглядели на него.

— «Какие у нее глаза!» — подумалось ему.

Девушку звали Машей. Она стала жить у Ивана Семеаыча.

Нежданов и Маша стали друзьями. Однажды девушка рассказала ему свою горькую жизнь.

— Мой отец был уличным музыкантом, — говорила она. — Я была совсем еще девочкой, когда умерла моя мать. В тот вечер— мы л шли из нашего бедного жилища… Всего более мучила меня в это мгновение матушка. Зачем мы ее оставили? Одну?

— Зачем мы, папочка, оставили там маму?. Воротимся домой! Позовем к ней кого-нибудь.

— Да, да! Да! Маничка, так нельзя, нужно пойти к маме, ей там холодно. Поди к ней, Маничка, поди; поди., а я тебя здесь подожду… Я ведь никуда не уйду.

— Я тотчас же пошла, но едва только взошла на тротуар, как вдруг будто что то кольнуло меня в сердце. Я обернулась и увидела, что он уже сбежал с другой стороны и бежит от меня, оставив меня одну, покидая меня в эту минуту! Я закричала сколько во мне было силы и в страшном испуге бросилась догонять его: он бежал все скорее и скорее… Я уже теряла его из вида. Мучительное ощущение разрывало меня: мне было жаль его… Мне хотелось догнать его только для того, чтобы еще раз крепко поцеловать, сказать ему, чтоб он меня не боялся, что я не побегу за ним.