Мир приключений, 1928 № 10 - [9]
— Ничего мы не знам! Ничего не понимам! Народ мы самый последний, — не поднимая глаз, уныло произнес Терентий. — Ты вот ученый — лучше знаешь!
Елизаров понял, что его вопросы бесполезны. Но он понял и многое другое. То, что ему раньше в самоедах казалось странным, теперь стало ясным. Он словно прозрел.
Туман! — вот злой демон тундры. Вот кто принижает, делает инертной и шаткой жизнь самоеда. В тумане он теряет оленей и блуждает сам. Елизарову не раз приходилось слышать, как пропадали огромные стада, рассеиваясь по тундре. А ведь олени — все для самоеда.
Туман на целые недели иногда закрывает от него мир. И нудно течет тогда его жизнь, точно жизнь слизняка в ракушке, погруженной на дно глубокого моря.
Теперь Елизаров испытал, как обессиливает и притупляет волю туман. Вот почему самоеды, имея новых, не расстаются и со старыми богами. По своей психологии — ни к чему не стремиться, а лишь просить — они правы: если один бог останется нем — можно просить другого.
Самоеды — пасынки суровой и злой природы.
К вечеру Елизарова стал мучить не только холод, но и голод. Со вчерашнего утра он ничего не ед. Большой расход тепла в туманной стуже только усиливал это ощущение.
Но больше всего страдал самоед. За свою привычку часто и много есть он расплачивался слишком дорого. Елизаров видел, как он голодно зевал, трогая себя за живот и, подходя к оленям, долго щупал их алчными глазами. Хотелось ему и пить, но вблизи не было воды. Подо мхом можно было найти только серую болотистую жижу, которую не осмелился бы пить даже самый неприхотливый самоед.
К девяти часам Терентий не вытерпел. Взял у Елизарова дорожную фляжку и отправился в поиски воды. Возвратился он только через час, держа в руках полную флягу. В осанке самоеда, в темных узких глазах было нечто новое, чего этнолог раньше не замечал: какое-то затаенное торжество. Подавая Елизарову воду, он спокойно и покровительственно сказал:
— Пей! Оленя скоро буду бить! Абурдать[3] станем! Брюхо твое, забыть, тоже мяса хочет?
— Как? Оленя хочешь бить?! — удивился Елизаров, смущенно глядя на самоеда, который говорил таким тоном, точно был у себя в чуме. — А на чем же мы поедем? Может к утру и туман рассеется… Восемь голодных оленей далеко не потянут.
— Туман пройдет — оленей пасти будем! — Сказав это, Терентий решительно подошел к неподвижно лежавшим животным. Выбрал небольшого быка, снял тягло и поднял на ноги. Потом обвязал шею тызеем (аркан для ловли оленей) и поволок куда-то в туман.
Заинтересованный таинственным поведением самоеда, Елизаров слез с саней и пошел по следам, стараясь шагать как можно тише.
Так Елизаров прошел шагов триста. Мокрое, зыбкое болото сменилось сухой кочковатой возвышенностью, поросшей пушицей, ягелем и листоватыми лишайниками. Следов самоеда уже разглядеть не было возможности. Виднелись лишь оттиски оленьих копыт. Пройдя еще шагов до пятисот, Елизаров остановился. Сквозь туман он увидел небольшой холм, сплошь загроможденный плитами темно-серого сланца. На самой вершине, среди белых кварцевых глыб, копошилось нечто живое. Тогда он подкрался к самоеду совсем близко и, укрывшись за стоявшей торчком плитой, стал наблюдать.
Терентий, присев на корточки, перебирал какие-то продолговатые деревяшки, прислоненные вряд к белому камню. Возле лежал со связанными ногами олень. Вокруг камня во множестве валялись оленьи черепа, рога и целые скелеты.
Самоед подолгу и внимательно осматривал каждую чурку. Скоблил ее ногтем, обнюхивал, относил на руке от глаз, как бы любуясь, и сдавил на прежнее место. Было видно по всему, что Терентий выбирал чурбак по своему вкусу. Елизаров не двигался. Он точно сросся с плитой, боясь выдать свое присутствие. То, что он видел, представляло для него большой интерес. Этнолог сразу догадался, что самоед случайно набрел на старое капище и готовился к жертвоприношению.
После тщательного осмотра всего божеского состава, долгих колебаний и сравнений, Терентий, наконец, как будто подобрал себе подходящего болванчика. Но по движениям и жестам самоеда Елизаров видел, что он своим выбором еще не совсем доволен. Чего-то во внешнем виде чурбака не хватало.
Взглянув последний раз на всю шеренгу порядком подгнивших божков, Терентий окончательно убедился, что лучшего ему не найти, и отошел со своим чурбаком в сторону. Вынул нож, стал отделывать.
Когда идол был готов, Терентий воткнул его в землю. Затем, сняв с головы шапку, встал на колени и низко поклонился ему. После поклона, самоед подтащил к идолу связанного оленя и всадил ему нож между передних ног. Олень дважды подернулся телом и замер с откинутой назад головой.
Приговаривая вполголоса что то по самоедски, Терентий обмочил палец в кровь и мазнул несколько раз по тому месту, которое у идола должно было обозначать губы и рот. Потребность божка была удовлетворена. Тогда Терентий навалился на мертвого оленя всем телом, жадно припал губами к еще горячей ране, и долго не отрываясь пил кровь.
В эту вторую ночь Елизаров скоро уснул. Фунта два с отвращением съеденной сырой оленины согрели тело. Ему впервые пришлось «абурдать». Раньше он упорно отказывался от подобных угощений, и даже не мог равнодушно смотреть на кровавые пиршества самоедов вокруг убитого оленя.
