Мир приключений, 1928 № 09 - [19]
И немного помолчав:
— У вас документы в порядке?
— Нету меня никаких документов… Тихонько границу хотел перейти… А дальше…
И умолк.
— А дальше?
— Ну, дальше, — жив буду, — как-нибудь… Живут же люди… Я не преступник… Я мирный гражданин… Не расстреляют, надеюсь, за это…
— Лежите спокойно, усните…
— Не могу…
Помолчал, подавил сорвавшийся стон, попросил воды. И опять:
— Здесь у меня жена и ребенок… В России, то есть… Давно потерял их следы… Живы ли?… — С тоской огляделся вокруг, глазами к окну потянулся: — Дождь прошел?
— Да.
— Найду ли своих?… Девочка… Дочка… Беленькая такая… Славная… Восемь лет было…
— Давно не виделись?
— Больше десяти лет.
Ариша усмехнулась:
— У вашей девочки, наверное, уже свои дети.
Человек как-то испуганно вздрогнув, приподнялся на локтях и пустым взглядом ввалившихся глаз уставился на хозяйку.
— Лежите, вам нельзя шевелиться…
— Вы правы… Я об этом как-то не думал… А странно… Ищу ребенка, а она… Нет, нет, этого быть не может… Это… это… кощунство.
Заплакал беззвучно. Просто поморщился— и глаза, как две впадины мосле дождя, наполнились до краев мутноватой влагой. Закрыл глаза, сжал впадины пальцами и долго лежал молча, часто и прерывисто дыша. Медленно начал снова по слову цедить, как будто про себя:
— Зачем я… иду?… и куда?… Кто я?… Труп… Отголосок прошлого… Песчинка бури… бывший человек… Жизнь для меня кончилась… десять лет назад… Чего ищу?… Иголку в лесу… Мудрено… мудрено найти… Как жаль, что пуля так неудачно попала… Если б левее… Было лучше… Тяжело жить, когда внутри пусто… Оболочка человека, а внутри, под оболочкой — ничего… И тоска… тоска… Самая страшная казнь человека… Вы знаете, что такое тоска?… Простите, как вас зовут?
— Аришей…
Лицо человека прояснилось. Подобие улыбки появилось вокруг посиневшего рта.
— Да… Ариша… Ариша!.. Так вот, Ариша… Знаете ли вы, что такое тоска по родине?…
— Не знаю. Я с родины никуда не уезжала.
— А я знаю… В сущности, если меня проверить, я знал только одно — тоску по родине. Все другие переживания частью угасли, частью поглощены ею… Этой тоской по родине… Это она толкнула меня под винтовки пограничников… Ведь я знал, что это так кончится. Знал наверное… И даже могло быть хуже… И все же пошел… И если бы было в тысячу раз страшнее — тоже пошел бы… На сто смертей пошел бы… За одно… За одно только: умереть на родимой земле… Поцеловать ее перед смертью… Кто этого не испытал, — не может понять… это особенное… Известное только нам… изгнанникам… Позвольте глоток воды… Ириша… Ириша…
Он трясущимися руками задержал ее руку с ковшом.
— Ириша… Вы простите, что я говорю: Ириша… Так мне понятнее… Так вот, Ириша… Я знаю, у вас доброе, отзывчивое сердце… Женское сердце не может быть иным… Не откажите мне… в моей просьбе… Не выдавайте меня этим… пограничникам… А доктора не надо… И вообще никому говорить не надо… Я к утру… немного отдохну… соберусь с силами и пойду… до ближайшей деревни… Хорошо?… И мужу говорить не нужно… Ведь вы исполните это?
Руки с надеждой цепляются за руки женщины, расплескивая воду на одеяло.
— Хорошо, хорошо… Только лежите спокойно, там видно будет…
— Ну, вот, спасибо… Я это знал… А там… я… как-нибудь выплыву. Мне бы только до города…
Откинулся на подушку, дышит все учащеннее, лицо порозовело. Открыл глаза, с тоскою озирается вокруг.
— Боже, как темен и запутан твой мир!.. Как несчастны твои создания!.. Знаете, Ириша… Жизнь мне представляется гигантской ступой, где копошатся разнородные живые твари… И кто-то злобный и жестокий беспрерывно толчет их огромным пестом… А зачем это?… Кому это нужно? Для чего?… Никто не знает… И никогда не узнает… Все так сложно и непонятно, что недоступно чьему-бы то ни было пониманию…
— Молчите лучше… Это у вас от лихорадки. В мире все просто. Значит, успокойтесь и спите. Завтра будет лучше. А там — забудете.
Человек с сомнением покачал головой.
— Просто? Вы говорите в мире все просто?… Может быть… Вам сколько лет?
— Восемнадцать. Да лежите же спокойно, несуразный человек!
— Лежу, лежу… я спокоен… Да… в восемнадцать лет — все должно быть просто. Вы правы…
Словно подстерегавшая, трель какой-то звонкоголосой птички раздается над самым окном. Ей отвечает другая, третья, — подальше. Тени меж деревьями тают. Рдяные, прямые стволы сосен рисуются строго и четко. Женщина взглядывает на мужчину. Он лежит вверх лицом, слегка вздернув остренькую бородку, дышит редко, спокойно. Она заботливо прикрывает окно и выходит за дверь.
Небо очистилось. Кое-где по прозрачной голубизне скользят обрывки разрозненных облачков, то белых, как кипень, то слегка подрумяненных. К востоку, за стеною сосен, колыхает пламя зари. Словно алый, пламенеющий занавес опущен меж небом и лесом. Влажная зелень листвы сверкает, как свеже окрашенная за ночь. Птичий гомон разноголос и вызывающе неуемен. Каждый кустик, каждый клочок земли, каждая ветка хвои кадят расточи-тельным ароматом.
Мир — прекрасен и детски прост. Звуки леса — гармонично нестройны.
Ариша, уверенно ступая босыми ногами, прошла к водопаду, вмиг сбросила с себя одежду и с воздетыми к небу руками застыла, стоя на валуне, — как мраморная богиня какого — то счастливого лесного народца. Потом, осторожно ступая по камням и изгибая торс, спустилась к пополневшей реченке и погрузилась в ее обжигающую быстрину, — как раз там, где плавный водопад кудрявится завитками жемчужной пены.
