Мир приключений, 1928 № 07 - [23]

В указаниях этих заключается общая схема работы над конкурсным рассказом, но только подробный разбор присланных глав живыми примерами своими уяснит правильное теоретическое построение заключительной главы к «Клешне». Мы сделаем на этот раз еще больше. Лучшие части отдельных решений будут отмечены. Познакомившись внимательно с премируемым текстом, этими фрагментами, как отдельными кусками смальты, читатель воспользуется, чтобы создать в воображении цельную художественную как бы мозаичную картину. При вдумчивом отношении — это не трудно. Хорошо было бы сесть потом и попытаться написать самому для себя, ради опыта, такую превосходную и все охватывающую заключительную главу, составленную из чужих лучших мыслей и образов, но уже слитую воедино и прокаленную в горниле собственного мозга. Конечно, это не будет творчество, но и полезное технически упражнение, при отсутствии литературных навыков, представляет большую ценность, особенно в этом случае, когда над одинаковой темой параллельно и самостоятельно работало несколько десятков людей.

С точки зрения общественной нельзя не отметить в большинстве работ два лейтмотива. Это — присущее авторам чувство законности. Часто делается упрек, почему сельские власти не проверили и даже не поинтересовались мандатом самозванца агента. Одна подписчица вкладывает в уста Чегонадова такой ответ уже настоящему агенту: «Да как же, стеснение берет бумаги-то у начальства смотреть, кабы это наш брат, то мы живым манером»… Звучит это чувство законности и в устройстве суда над преступниками.

Вторым по занимаемому месту лейтмотивом является сознание необходимости общительности. Клоун жил одиноко, чуждался всех, и его заподозрили. Узнали — и ему стало лучше.

* * *

А. В основном сюжетном решении есть варианты, но преобладающее количество заключительных глав сходны: авторы видят в Беспрозванове бандита Клешню. Но иные обнаруживают и хорошую способность к анализу и расчленяют преступления. В этом отношении одной из лучших работ является глава М. П. Полозовой, по мнению которой «кобыл Вавилы Загуляева угнали цыгане-конокрады, а в селькора стрелял кулак, разоблаченный им. Что же касается двух раздетых в лесу и вымазанных колесной мазью баб, то это была проделка парней из Большой Дули. Но, по некоторым причинам довольно-таки пикантного свойства, бабы и эту историю решили взвалить на Клешню. Также и в ограблении Степана не виноват Клешня». Пьяного его встретили несколько человек из работающих на железной дороге. Шутки ради его раздели, сбросили в канаву, а на подводе уехали. Деньги Степан пропил сам. Лошадь вернулась, а одежда была в соломе на телеге. — Другие идут совершенно иной дорогой. Например С. В. З. (Свердловск) дает такую любопытную главу. Месяц велось следствие. Население радовалось отряду милиции. Был изобличен писарь Чегонадов. Он изобличил и председателя, что тот уговорил стрелять в селькора. Была в сговоре и волостная милиция, и патроны, в которых не отчитывались, расходовались не на дело защиты, а на дело бандитизма. Волостных бандитов отправили в город. Клоун вернулся из под ареста и хотел ликвидировать урожай, но было уже нечего ликвидировать: мальчишки все растаскали. Спустя семь лет автору пришлось быть в Порточинске. Он спросил о деле, и агент «ткнул безмолвно пальцем в пол, что означало «вышку», т. е. высшую меру наказания. А Беспрозванова не нашли. «Талантливый негодяй», — сказали про него. — Литературную главу прислал А. М. Смирнов (Туапсе). У него преступления — дело рук своих односельчан. Бабы пострадали от охальников с железнодорожной постройки. «Ухорезы» после всей этой истории прозвали порточинцев «огрызками Клешни». Это характерное замечание повторяется у разных авторов. — Есть и такой вариант решения: «Следствие обнаружило, что писарь Чегонадов ограбил (?) Степана. Пьяный Липат, смазывая гайки (?) на железной дороге, смазал и баб. Под руку Клешни «клешнят» не мало еще разведется. — Или такой: «Писарь самолично ограбил Степана. Клешни вообще нет, а все орудуют молодцы из соседнего уезда. Председатель просит уволить его, потому что «бывший писарь Чегонадов во мне совсем всякую веру в человека убивши» (подписчица Н. К. Р. П.). Это единственный случай идеализации председателя волсовета, идеализации, неизвестно чем вызванной, и такое же непонятное обвинение писаря, польстившегося неизвестно на что.

Не перечисляем всех решений такого типа: Клешня убит 2 года назад в другой губернии. — Судили Клешню, часть уголовщины оказалась делом местных рук.

Отметим тут же характерную черточку. В очень многих решениях озорство над бабами приписывается именно Липату. Чем это вызвано? Неужели здесь проявилась несамостоятельность мысли, и решавшие задачу усмотрели в розовой рубашке так симпатично нарисованного автором простеца-дудочника, обожающего вольность и природу, специальный намек, тропинку, по которой обязательно следует итти?

Особую, психологически любопытную группу составляют решения, видящие в клоуне и Липате совсем не то, чем они в действительности являются. Невозможно подыскать какое-нибудь логическое объяснение таким решительно непонятным выводам: клоун — арендатор сада и случайно попавший к нему Липат — тайные агенты милиции, следящие за Клешней. — Или: клоун умер от ран, когда село было подожжено, и храбрый «тайный агент» с ружьем бросился за поджигателями. — Или: клоун — агент милиции, а Липат — помощник Клешни. Это Липат-то, к которому так подходят образы Пушкина из «Цыган»: