Мир приключений, 1928 № 07 - [12]
— А и отведал бы я снеди разные, да не имею при себе кошеля с медью, али серебром чеканным…
Рыжий только присвистнул:
— Эх, ты, мил-человек! То-то я по вывеске вижу, что жрать тебе шибко охота! Денег нет — не беда! Дашь Сеньке, мне тоись, на полдиковинки, зараз все обстряпаю! Ишь, шуба-то на тебе, мил-человек, кака знатная. Гляди, червонца полтора, а то и все два датут. А куда-те в шубе в такую жарищу? Скидывай, зараз смальхаеим!
И «ярыжка» начал услужливо стягивать охабень с боярских плеч. Боярин сперва было заупрямился:
— Не пригоже мне, ближнему боярину, не в полном уряде на выходе осударевом быги!
Но рыжий уже перекинул шубу через локоть и, стоя рядом с боярином, начал покрикивать:
— Вот шуба — покупай кому любо. Бобер да парча, — продаем для харча. — И поманил пальцем носатого старика, равнодушно стоявшего в стороне. Носатый лениво подошел к шубе, пощупал мех, прищелкнул ногтем парчу, дружески хлопнул по плечу Сеньку, сунул в руку боярина четыре больших белых грамотки и с неожиданной быстротой затерялся в шумной, крутящейся толпе. Боярин недоуменно поглядел на «грамотки», с трудом прочел на одной из них слова, написанные странной, не церковной вязью: «Один червонец. Билет Государственного банка СССР» и сказал растерянно «мил-человеку»:
— А что за грамотки они, не ведаю. А и какая им цена, не разумею. Кабы сребро, али злато было, то иная стать…
Сенька лихо закрутил рыжий ус, выставил остатки гнилых зубов и ответил:
— Ну, насчет «злата», — это уж вы ах оставьте, гражданин… А серебро это мы тоже могим!
И ловко выхватив у боярина разом все четыре бумажки, спрятал две из них в карман продранных штанов, подбежал к ближайшему ларьку и через минуту принес Артамону Сергеевичу целую кучу блестящих серебряных монет.
— Получай, мил-человек… Эти знаешь, гражданин фрайер? Ну, а теперь неча тут стоять. Еще мильтон наскочит, в беду с тобой попадешь, гражданин дубовая башка. Айда в трактир: там и подзакусить, и зарядиться можно… Вали со мной через бульвар в «Свидание Друзей», ваше высокопреподобие. По одеже ты не поп, не монах, а дурак в штанах! Айда! Сегодня — ты угощаешь, а завтра — я, потому денежки поровну…
Часа через два Артамон Сергеевич с несколько затуманенным взглядом и слегка разрумянившимся лицом важеватой походкой шел по Арбату и уж без прежнего ужаса, а лишь с большим любопытством поглядывал на разные бесовские действа. И на колымаги бесконные, что хрючат по свинячьи, лают по-песьи, ревут по-туриному и на прочие сатанинские голоса, а пронесясь мимо, оставляют такое смердие, что с души прет от духа адова. Глядел боярин и на трещотки двухпольные, на коих сидит «немец», согнувшись в три погибели, ручкой вертит да на честных людей фукает, и на окна «амбурского стекла», за коими разложена всякая всячина, и на белых «дьяволиц» бесстыжих, кои в коротких юбочках с обнаженными руками и персями, старые и младые шли навстречу боярину и бесстыдно улыбались размалеванными губами на великой ему, Артамону, соблазн и прельщение… Рядом с боярином рыжий «мил-человек», очень веселый, бойко отстукивал по асфальту опорками, расталкивая прохожих и говорил без умолку.
— Должон ты меня, мил-человек, больше отца родного почитать, дубовая твоя башка! Другой бы, мил-человек, дал с твоей шубой тягача и Митькой звали… А я тебя напоил-накормил и теперь куда хоть предоставлю. До самого Кремля доведу. Только зачем тебе, индюку, в этот самый Кремль ходить? Дура ты, мил человек, дура и есть. Я спрашиваю: кто такой? а ты: боярин! Ты эфти фортели брось, мил-человек. Нынче баров да князьев нету, им всем хвосты повыдергали и остался один гражданин-товарищ. Значит, крой, — «товарищ» — и больше никаких гвоздей! Спросит тебя у Кремля мент: куды, мол, а ты и валяй: — я, товарищ часовой, к товарищу Наташке. — Понял? Ты Сеньку, мил-человек, слухай. Потому у Сеньки башка-то во как работает! Сенька, я то-ись, все огни и воды и медные трубы прошел… Ой, не ходи в Кремль. Вертай, мил-человек, на Смолягу. Там вашего брата, буржуев, страсть сколько околачивается. Я тебе, для ночевки и «малину» найду… Ишь, на тебе сапоги гожи, а кафтан тоже.
Но умный боярин давно уж раскусил, что за птица его спутник, а потому долго шел молча. Наконец, остановился и сказал сердито:
— Ну, чего пристал, аки лист банный… Тать и вор, вот кто ты… Мотри, прикажу ужо бить те на торговой площади кнутьями…
Мил-человек сперва разинул рот от удивления, а потом так и покатился со смеху.
— Ах ты, фон барон грачей да ворон!.. Кнутьями? А кого? Меня, слободного гражданина республики? Ах ты, дурья башка. Я же тебя пожалел, а он, на-кось, что выдумал! А не хошь, я тебе сейчас всю морду искаряпаю… И нарсуд ничего не скажет, потому что взаимное оскорбление…
Но вдруг приостановился, заметив милиционера, который с особым вниманием смотрел на эту странную пару, и зашипел:
— Снегирь рисует. Еще засыпишься. Погодь маленько, я сичас.
И быстро шмыгнул в один из Арбатских кривых переулочков. Но Артамон Сергеевич не стал ждать. Той же неторопливой важеватой поступью он шел за другими, осторожно поглядывая по сторонам и стараясь во время перехода через переулки держаться поближе к другим пешеходам, а иногда, если бесовская колымага с ревом заворачивала в этот переулок, боярин пухлой рукой робко прихватывал кургузую полу ближайшего «немца». Так боярин Матвеев благополучно добрался до угла Арбатской площади, но здесь ревущих бесовских колымаг и чудищ звенящих стало так много, что он вынужден был остановиться. Много раз Артамон Сергеевич пытался сойти с тротуара и сделать несколько шагов по площади, но тотчас же стремительно бросался назад, испуганный лаем или ржанием налетавшего на него смердящего чудища… Наконец, устав пережидать, Артамон Сергеевич поднял очи к небу, занес руку для крестного знамения, хотел уже ринуться через растреклятую площадь «во вся воли Божия», как вдруг кто-то тронул его за локоть и над самым ухом прозвучал голосок:
