Мир приключений, 1927 № 11 - [3]

Он затратил на исследования все средства, всю молодость, весь огромный талант, всю энергию. Ни с кем своими работами он не делился: он слишком фанатично преследовал идею, чтобы допустить чью-либо критику и чье-либо содействие! Конечно, он мог бы предложить свое изобретение итальянцам, англичанам, немцам. Но ему хотелось, чтобы свет мира засиял именно отсюда, из Франции!

— Однако, что же делать? Неужели уступить поле битвы? Нет и нет! Я дам вам мир, подлецы, против вашей воли, хотя бы ваша признательность последовала через сто лет! И через сто лет, скоты, вы будете ставить мне монументы!

Жибрам пригрозил «им» кулаками и чертями, опять заперся в лаборатории и исчез для мира на несколько лет. В Париже решили, что он или отбыл в Америку, или попал в сумасшедший дом.

II.

Прошло семь лет. За это время стремительно падали министерства скатывались с высоких кресел министры, менялись вывески над учреждениями, и только воинственность пребывала неизменною. Люди, как и семь, и семьсот, и семь тысяч лет назад тщательно отыскивали лицо или народ, которому можно было бы объявить войну.

В таком именно положении находились два соседа по проливу — Англия и Франция. Весь мир со страхом ждал, когда эти две нации начнут распрю. И, чтобы хотя сколько-нибудь застраховать себя от истребления, некоторые страны поторопились заключить конвенцию о том чтобы в грядущую войну не употреблялись газы и разводки инфекционных бактерий.

Одним кислым осенним утром у подъезда французского военного министерства позвонил низенький, кругленький, чисто одетый человечек.

Все на нем было с иголочки, и сам он был свежий и румяный, как будто его только что выпекли и вынули из печки. Лишь в глазах у него по временам мерцал острый блеск, да губы кривила легкая ехидная усмешка.

— Мне надо видеть господина военного министра. Я принес проект весьма важного военного изобретения.

Через несколько минут он был введен в кабинет.

Министр — Эмиль Баптист Альма, был еще молодой, дородный мужчина с умным лицом. Он сидел за столом. Против него, в креслах — префект города Парижа — м-сье Рубо и министр исповеданий — Пикантье.

Изобретатель отрекомендовался.

— Жан-Жак Бетье — химик — и начал: — Я выработал особого рода панцырь, защищающий от поражений. Он, правда, не защитит от проникновения в тело пули, но значительно ослабит ее действие. Входя в тело, пуля увлечет с собою в этом месте и панцырь в форме этакого чехолчика. Вы можете чехолчик потянуть обратно из раны, вместе с пулей. Панцырь пулею не прорывается.

— Изобретение не ново, — заметил префект. — Такие панцыри существуют уже около полустолетия.

— Может быть, оригинальность моего изобретения не в этом. Ткань панцыря является абсолютным ассептирующим веществом. Когда она входит с пулею в рану, она обеззараживает последнюю. И вообще, покрывая ваше тело, панцырь защищает его от заразы.

— Любопытно, — сказал министр — вы, конечно, будете любезны продемонстрировать перед нами ваше изобретение?

— Да, да. Вот оно.

И Бетье извлек из объемистого портфеля нечто, что напоминало своим видом замшу. Оно было натянуто на подрамке.

— Разрешите укрепить эту рамочку с тканью вот здесь, против стены. Теперь я попрошу кого-либо из присутствующих выстрелить в раму на любом расстоянии из винтовки, браунинга, хоть из пулемета…

— Будьте любезны, сделайте это сами. Вот вам французская винтовка последнего образца.

Бетье взял ружье, отошел от рамы в противоположный угол кабинета, приложился и выстрелил три раза подряд.

— Прошу, господа, подойти и освидетельствовать…

Министры и префект с большим вниманием осмотрели раму. Пули висели по ту сторону ее в маленьких мешечках, оттянутых ударом, как шелковичные коконы.

— Вот этот чехольчик и войдет с пулей в рану, и только. Мы сейчас, если позволите, нагляднее исследуем явление на куске тела. У меня имеется часть консервированной человеческой ноги, изготовленной специально для нашего опыта.

Министры удивленно повернулись к химику.

— Человеческой? Откуда вы ее взяли?

— Я просил одного хирурга в Сальпетриере отрезать для меня ногу… какого то там удавленника, что он любезно и сделал… за сто франков. Вот она — также в раме и обвернута тканью. Я укреплю ее здесь, и… позволите стрелять? Благодарю вас… Стреляю… раз! Затем я беру пинцетом, вот так, за это место и тяну. Изволите замечать? И вытягиваю с пулей: вот она! В ноге же остается лишь отверстие, которое очень быстро затягивается. Совершенно безвредное отверстие. Итак, что вам будет угодно сказать по поводу моего изобретения?

— Оно замечательно. Его, несомненно, можно и должно использовать. Но ваша ткань, мсье, из нее можно сделать, например, жилет, ширму, или что-нибудь в этом роде?

— Всенепременнейше. Иначе она ничего не стоила бы. Если позволите, мой совет — изготовить из нее пару белья и надеть непосредственно на тело.

В глазах химика при этом блеснула неуловимая усмешка.

— Превосходно, превосходно! Теперь самый существенный вопрос: во что обойдется приобретение вашего изобретения нашему государству?

— Франции? Она не должна его приобретать.

Альма удивленно повернулся на месте.