Мир приключений, 1927 № 10 - [11]
Так ли уж виноваты тут контрабандисты? Скажу прямо: несомненно, бедного Ратинена уволокло наше бежавшее чудовище. Его же видел пограничный таможенный катер. Это оно виновно в пропаже нескольких коров, пасшихся неподалеку от берега около Терриок. Это оно распугало всю рыбу на северном побережьи залива. Это оно под Выборгом утащило в воду пастора, вышедшего рано утром на пристань у своего дома.
О появлении гигантского спрута в Балтийском море кричали шведские и немецкие газеты весь сентябрь месяц. Как известно, несколько экспедиций, организованных на моторных лодках, не привели ни к чему. Таинственный спрут легко ускользал из всех расставленных ему ловушек. Я уверен, что этот «осьминог» — все то же наше безымянное чудовище из стекляного бассейна, созданное гением покойного доктора Ивина из ничего.
Существует ли оно и сейчас где-нибудь, или погибло в чуждых ему условиях? Не знаю…
ЗОЛОТО
Из амурских былей
РАССКАЗ, ПРЕМИРОВАННЫЙ
НА ЛИТЕРАТУРНОМ КОНКУРСЕ
«МИРА ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1927 ГОДА
По регистрации № 19
Иллюстрации И. А. Владимирова
Девиз:
Уссури
Значащийся под номером первым в списках движимого имущества Сугтарской опытной фермы пегий кобель Морда приподнялся на передних лапах и хотел уже приветствовать своего главного хозяина Пал Максимыча, как тот круто свернул в сторону и направился к строящемуся амбару. Около амбара стояли в нерешительных позах два мужика.
— Ты чего же это?! — набросился агроном на старшего из них — Пошабашил, а крышу так и не кончил?
Мужик сокрушенно покрутил головой и сказал:
— Статья такая, Пал Максимыч, вышла… Вот Вахромей скажет, — кивнул он на своего соседа.
— Чего скажет?!.. Не первый день Вахромея знаю… Опять заколобродил?
— Чего заколобродил — ухмыльнулся Вахромей, — как перед истинным, Максимыч, как мы тебя уважаем, во как… Ты только слухай!
— Ну?
Вахромей придвинулся вплотную к агроному и, дохнув на него перегаром скверной корейской сули, сказал вполголоса, таинственно:
— Брось ты всю свою хверму к чортовой матери. Идем с нами. Озолотим. Как перед истинным! Только за твою добродетель говорю. Кроме него да тебя никому не говорил. Только трое и знаем.
— Эх! Как волка не корми, все в лес глядит! — Махнул рукой Павел Максимович.
— Да ты слухай! Самородки — во какие. Веришь — двадцать лет вокруг золота хожу. Всю Зою, всю Бурею насквозь прошел… Помнишь тогда, около Радде, в дальней тайге какой ключ нашел? А на Зое что сделал?
— Ну!
— Так — дермо все это! — Вахромей даже побледнел. — К осени миллионы нагребем! Едем, Пал Максимыч, брось ты эту свою хверму! Ей богу.
— Так поэтому Устин и работу бросил на половине?
— Кака теперь работа? Ты рупь плотишь, а там в день — тыщи!.
— Да вы что же, сейчас и идете?
— В ночь! Я нарочно за Устином зашел.
— Гм!
Мужики помялись.
— Пал Максимыч, — начал опять Вахромей, — ты, вот чего — входи в пай.
— В какой пай?
— Ну, одно слово — пай… Мы нонче ночью уйдем, а ты апосля приезжай, а нам, значит, провианту отпусти.
— А отдадите?
— Да нешто первый раз? Нешто мы кто!..
— Ну, что с вами сделаешь, идите к Парфенычу, он вам даст. Только к осени чтобы расчет.
— Уж будь покоен… А то айда с нами! Уж больно человек-то ты душевный.
— А ферму на кого оставлю?
— Это правильно. Ну, прощевай пока.
С фермы старатели отправились на свой ключ ночью:
— Чтоб не подглядел лихой человек. Взятые с фермы припасы и кое-какой инструмент они навьючили частью на Устинова мерина, частью на себя.
Опять-таки из боязни «глаза», Вахромей сразу свернул с дороги на какую-то едва заметную тропинку, пробегающую по дну пади[1]), затем они взобрались на лесистую сопку[2]), перебрались уже целиком, без всякого следа, еще через несколько падей и сопок и, наконец, забрались в такую глушь, что дорогу пришлось прочищать топорами. Часам к десяти утра они выбрались на берег небольшой речушки, струившейся по камням по дну заросшей густым лесом глубокой пади.
— Вот она, матушка, Кетатка-то и есть! — довольным тоном сказал Вахромей.
— Лошаденку развьючили, стреножили, поклажу сложили в наскоро сооруженный шалаш. Закусив всухомятку, мужики завалились спать.
Вечером, когда солнце уже скрылось за отроги Тукурингры, они проснулись. Вахромей нашел лошадь, осмотрел немудрый дробовичек, за- рядил его. Затем они развели костер и сварили кашу с салом.
— Стой, — удержал Вахромей Устина, когда тот поднес ложку ко рту, порылся в пожитках и вытащил бутылку ханшина. Налив в чайную чашку, он сперва выпил сам, а затем поднес Устину.
— Заговляйся, паря! А там — каюк до конца работы.
Устин крякнул, выпил, опять крякнул, взял из ложки с кашей кусок сала и закусил.
Вахромей поглядел в бутылку и, несмотря на то, что там было еще немного на дне, отбросил бутылку далеко в кусты богульника.
— Каюк, паря! — не то печально, не то насмешливо проговорил он, — потому такой закон, чтоб старатели не пили на приисках…
И молча полез в шалаш.
Устин улегся у костра.
Вахромей не соврал. Ключ, действительно, оказался редкостный. Первая же яма сразу под торфом[3]) дала несколько самородков.
— Гляди-кось! Как тараканы насыпаны! — восхищался Устин.
К обеду, когда попробовали на лотке промывать песок, то результат ошеломил даже Вахромея.
