Мир приключений, 1927 № 05 - [17]
День прошел в экскурсиях по пивным, церквам и кино. Сейчас то, что было под лохмотьями, властно требовало отдыха. Воспоминание о потерянном рае под гулким полом пассажирского зала навевало грусть.
На ночлежку нет денег, на улице замерзнешь.
Что делать?
Со стороны автора было бы непростительной сантиментальностью утверждать, будто его герой слишком глубоко задумывался над своим положением. Во-первых — привычка, во-вторых — бывало и хуже, а в-третьих и последних — бессмыслица заглядывать вперед, когда в настоящем с языка еще не улетучился сладко-ароматный вкус подмороженной груши.
Брошенный прохожим солидный окурок совсем подбодрил энергию Фильки. Он свернул с проспекта и пошел колесить в поисках случая.
Двенадцати еще нет. Подъезды пока открыты.
В некоторых буржуйских домах на парадных хоть парься. Только бы схорониться было где.
Блестящая медная дощечка привлекла внимание Фильки:
ДОКТОР ГУСС.
Филька вузов не проходил, но во печатному разбирал не хуже студента.
«Ишь, ты, — гусь… И каких только прозваний не бывает», — подумал мальчик. — «Нельзя ли погреться около этого гуся?..»
Проскользнул на лестницу. Высоко маячит электрическая лампочка в проволочном чехле. В десятке ступеней — площадка. Темновато. Справа и слева по квартире. Края дверей обиты полосками листового железа.
«Крепко живут. От налетчиков», — мигом сообразил Филька.
Под лестницей — дверка; разбитое окно заколочено досками, — была швейцарская. Дверка загнутым гвоздиком придерживается. Отогнул гвоздь, потянул за ручку — отворилась.
Хлам какой-то навален, — не то мешки, не то половики. Дальше — березовые дрова аккуратно сложены. Вот тебе и квартира! Живи — не хочу. Филька даже хрюкнул от удовольствия. Зарылся в мешке, прикрыл дверку и стал дуть в окоченевшие руки.
Только немного согрелся и поплыл куда-то в пространство — пушечный выстрел, — внизу захлопнули тяжелую дверь. Кто-то долго звенел ключем, стараясь попасть в замочную скважину.
«Парадную запирают», — догадался Филька. Не успело замолкнуть эхо — рядом открылась дверь, кто-то хрипло пролаял:
— Даша! Ключ от дров!
— Не заперто! — откуда-то из глубины отозвался женский голос.
— Опять не заперто? Сколько раз долбить! Все дрова растащат! — злобно лаял хрипун. Филька насторожился, слегка выпростал голову из-под мешков, ждал. Дверка открылась. На пороге — громоздкий рыжий дядя, мордоворот — во! — на носорога похож. Почесывает волосатую грудь под расстегнутым жилетом и близоруко щурит узкие глазки поверх Филькиной головы.
Мальчик замер.
Рыжий повернул голову, снова забрехал:
— Тащи замок! Запереть надо!
— Захвати дровец… Счас отыщу, — заливалась где-то женщина.
Ворча и ругаясь, мужчина полез через мешки:
— Навалили всякой дряни… Чорт ногу сломит…
В нерешительности затоптался на месте. Филька храбро выдержал тяжесть шестипудового тела, хотя ему и хотелось кричать от боли: одно из копыт носорога долго топталось на его руке.
— «Запрут, что буду делать? Засыпался», — мучительно подумал мальчик.
Неожиданно свет на лестнице погас. Носорог, начавший было набирать дров, вновь захрюкал:
— Вот, лешие!.. Во время!.. Даша! Свечку!..
Филька ловко использовал момент: выскочил из под мешков и хотел юркнуть вверх по лестнице. В неплотно прикрытую дверь носороговой берлоги падает полоска света: в корридоре много рухляди— шкафы, корзины, вешалка с платьем. Вкусно тянет чем-то жареным.
Гениальные мысли, чтобы там ни говорили, приходят внезапно, если только голова посажена нормально. Рыжий не выругался и двух раз, а Филька уже сидел в корридоре за шкафом и оттирал отдавленную руку.
Уют занятого уголка вполне компенсировал пережитую тревогу и боль в руке: хотя щель и узковата, однако ноги с большим удобством можно просунуть под шкаф, а спина сладко млеет от теплоты стенки, где, кажется, проходит дымоход.
Филька похвалил жильцов за похвальную привычку топить печи на ночь.
Мимо, шаркая туфлями, проплыла толстая, бесформенная женщина с зажженной свечой, — как видно, носорогова подруга. Через минуту собственник этого нескладного сооружения, груженый дровами, проследовал по корридору налево, а само сооружение, поставив свечу на пол, долго, со звоном и грохотом, налаживало какую-то необычайно сложную систему запоров на двери.
Филька не без удовольствия созерцал ее боченкообразные икры в полосатых чулках. «Что будет, если пощекотать эти штуки»? — Озоровато подумал он и чуть не фыркнул от смеха.
Наконец, полосатые чулки уплыли и Филька остался один.
«Устроился что надо. Теплынь. Печи топят поди кажинный день. Картошкой жареной будто пахнет. Люблю жареную картошку. Улягутся — надо на кухне пошарить».
За дверью напротив тренькало пианино, высокий женский голос разухабисто напевал:
«Веселая какая», — подумал Филька закрывая глаза, — должно из «этих»…
Изредка хлопали дверями, кто-то выходил в корридор, гремели самоварной трубой, зажигали и тушили свет поблизости. Филька давно перестал обращать внимание на эти пустяки, — он чутко спал, нежась в обстановке редкого комфорта.
Пронзительный звонок над самым ухом заставил Фильку привскочить на месте.
