Мир приключений, 1925 № 01 - [15]
Когда зачем-то вошел юнга, ездивший с запиской к Эстампу, Битт-Бой спросил:
— Мальчик! Он долго шпынял тебя?
— Я не сознался, где вы. Он затопал ногами, закричал, что повесит меня на рее, а я убежал!
Эскирос был весел и оживлен.
— Битт-Бой, — сказал он. — Я думаю о том, как должны быть вы счастливы сами, если чужая удача — сущие пустяки для вас.
Слово бьет иногда на смерть, Битт-Бой медленно побледнел; жалко исказилось его лицо. Тень внутренней судороги прошла по нему. Поставив на стол стакан, он завернул к подбородку фуфайку и расстегнул рубашку.
Эскирос вздрогнул. Выше левого соска, на побелевшей коже, торчала язвенная безобразная опухоль.
— Рак… — сказал он, трезвея.
Битт-Бой кивнул и, отвернувшись, стал приводить бинт и одежду в порядок. Руки его тряслись.
Наверху все еще пели, но уже в последний раз, ту же песню. Порыв ветра разбросал слова последней части ее. Внизу услышалось только:
«Южный Крест там сияет вдали»:… и, после смутное эхо, в захлопнувшуюся от качки дверь:
«…Да помилует нас!».
Три слова эти лучше и явственнее всех расслышал лоцман «Битт-Бой, приносящий счастье».
РАМЗЕС XVII
Рассказ Отто Рунг
С шведского пер. Н. Кочкарева
Иллюстрации Мишо
Владелец отеля, где я остановился в Луксоре (дивная панорама Нила и гробница фараонов) — швейцарец родом — знакомил меня с Азисом Наиб-эффенди.
— Это, — сказал мне г-н Обермейер, — верховный глава и шейх всех антикварных торговцев здесь, в верхнем Египте. Мало найдётся людей, которые продали бы столько сокровищ, извлечённых из этой исторической почвы, как он. Но ныне он «пресыщен деньгами и аферами, этот богатейший человек во всём Луксоре, благодаря продаже мумий американским туристам и небольшой частной ссудной кассе для феллахов, которых он ссужает деньгами под залог их жатвы, взимая скромные 500 %. У него неисчислимое количество десятин в плодородной Нильской долине, и его светлость, хедив, вскоре пожалует ему титул бея.
Несколько дней спустя мы заглянули в гости к Наибу-эффенди в его виллу, расположенную на Нильской набережной. Своим выбеленным, изящным фасадом она была обращена к струившемуся мимо неё потоку элегантных туристов, а обмазанною глиной, грязной задней стороною глядела на упавшие колонны храма Рамзеса II. Наиб-эффенди принял нас в нижнем этаже, в своём mandarah, с длинными диванами, обитыми немецким изделием Крефельда, и с украшавшими его красные, в полоску, обои фотогравюрами, изображавшими президента Рузвельта, Клео де Мерод и Айседору Дункан — босоножкою и с собственноручной надписью. Сам Наиб был маленьким, тощим господином с красным тарбушем на своём желтом черепе, напоминавшем голову коршуна, что делало его странно похожим на изображаемого с головою коршуна бога Харахту. Из под его длинного, несколько потёртого, сюртука выглядывали шерстяные чулки. и красные тунисские туфли. Он был копт и, следовательно, потомок древнейших обитателей Нильской долины. С невозмутимой серьезностью произнес он обычную приветственную формулу бедуинов:
— Bêti bêtak — мой дом — твой дом— после чего он начал показывать нам свои античные вещи — без всякого, можно сказать, обычного для торговца, навязывания их.
Древности эти были разделены на два кабинета.
— Направо, — говорил Наиб, — вы найдёте лишь подлинные вещи. Взгляни, о эффенди, на эти погребальные маски Саисской эпохи — в особенности на этот женский портрет из Файума — на эти бронзы, на этого Анубиса, на этого Амон-Ра. на эти намогильные фигуры, а там, на полке, на эту барку Изиды из дерева, эпохи древнейшего царства. Здесь же налево. — добавил он — имеются вполне аналогичные им вещи, но все сплошь современные и поддельные. Вы не найдёте никакой разницы, да и ваши европейские знатоки Это первоклассные имитации, не с той греческой фабрики скарабеев в Каире, которая ежегодно продаёт тысячи тонн поддельных вещей ничего не подозревающим туристам. Но, как говорят арабы: честность в торговле предохраняет от ругани на торжище. И если хорошо сохранившаяся мумия может заинтересовать вас, г-н барон… ах, не барон… профессор, в таком случае… или, ну, директор?… Так имеется и такая, в полной сохранности, судя по надписи, мумия верховного жреца. Вы видите ее вон там у стены, она эпохи восьмой династии, вполне подлинна — antika bêtir, bêtir! и я могу ее рекомендовать самым горячим образом.
Мумия, о которой шла речь стояла стоймя, прислонённая к стене, заключенная в два свои ящика, из дерева и картона; позолоченная лицевая маска с эмалевыми белками глаз улыбалась в сознании своей вековой мудрости иронической снисходительной улыбкой, как многоопытный турист, которому ничто более не импонирует и который, пресытясь обществом самого себя, предал себя во власть бюро Кука и К>0.
Никакой покупки не состоялось, но несмотря на это Наиб эффенди с арабской grandezza предложил нам, на своем балконе, отведать густого, как сироп, кофе из маленьких чашечек, похожих на рюмки для яиц — по одной чашке, ибо две — это невежливость по отношению к гостю, а над третьей висит меч, как говорит арабская пословица. Под нашими ногами, по ту сторону аллеи и пальм отельных садов, блестела серебристая полоса Нила. Красная дхабие с повисшими парусами тащилась на веслах под пение лодочников, ливийский берег реки лежал, сверкая своими желтыми песками, а за ним лежали глиняные хижины и зловещая пустыня, Фиваидские горы сияли, рдея на солнце, как стена из роз, а у подножия их пестрели, как ячейки в улье, пещеры древнего кладбища. К северо-западу в горе виднелась котловина Biban el Moluk, королевская долина, где нашли себе успокоение фараоны трех династий. Слабый бриз доносил благоухание Луксорских садов, вдали слышался звон колодезных цепей и басовые ноты оросительного колеса. В зените виднелись золотистые точки: то коршуны или соколы зорко всматривались в глиняные голубятни феллахов.
