Мир приключений, 1924 № 02 - [25]
Нооме, с ловкостью юноши, схватил женщину за локоть и отвел истребитель в сторону.
Авира сделала энергичное усилие, на момент высвободила руку и прежде, чем кто-либо успел сообразить в чем дело — приставила истребитель к своему виску.
Послышался легкий треск и Авира Гени Мар опустилась на пол, возле гроба своего мужа.
— Несчастная женщина! — невольно вырвалось у Роне.
Лейянита, прижавшись к стене, с безмолвным ужасом в глазах смотрела на эту непонятную для нее трагедию.
Нооме нагнулся над упавшей женщиной.
— Кончено, — сказал он, — ее не в состоянии спасти никакое искусство.
Роне выступил вперед. Он был взволнован и с трудом владел собою.
— Но каким образом очутился здесь труп моего сына?.. Труп Гени Gpo-Моска, хотел я сказать, — быстро понравился старик.
— Труп? Вы ошиблись, мой дорогой друг. Мертвые не имеют такого белого цвета кожи. Ваш сын… ваш юный друг, хотел я сказать, просто подвергнут анабиотическому замораживанию. С какой целью? — и об этом я догадываюсь.
— Дедушка! — с тоскою проговорила Лейянита, глотая слезы.
— А ты успокойся. Звездочка, — с улыбкой повернулся к ней Нооме. — Твой Гени не умер, он только спит, и мы его не замедлим разбудить. Что же касается других препятствий…
Нооме покосился на труп Авиры и после небольшой паузы договорил:
— … то все препятствия судьбе было угодно устранить с вашей дороги…
БУДДЫ МА-СЕЙН
Рассказ Френсис Ноульс-Фостер
Иллюстрации С. Пишо
Ма-Сейн, продавщица шелка и признанная красавица базара Бгамо, была очень несчастна. Золотисто-бронзовый лоб ее собрался в морщины под темными кольцами водос, охваченных круглым гребнем слоновой кости, алые губы опустились в углах, а большие темные глаза, обычно горевшие весельем, столь свойственным душе бирманской девушки, страстно любяшей смех, теперь были тусклы, словно она плакала несколько дней подряд — да так оно и было в действительности.
Это было тем более неожиданно, что Ма-Сейн слыла самой веселой девушкой в этом полукитайском пограничном городке; ум у нея был такой же светлый, как и ее имя, означающее: «девушка — Алмаз», и сердце твердое, как этот драгоценный камень. Но увы! Судьба имеет гнусную привычку делать трещины во всех таких алмазах — пришел и ее час.
Камнем, на который наскочила эта коса, оказался Мунг-Сан-Ка, бойкий черноглазый сын У-Ле-Кина, поставщика слонов крупной фирме лесопромышленников на Верхней Ирравадди — завзятый Дон-Жуан своей деревни, затерявшейся в джунгле, насупротив Бгама, за Великой Рекою.
Когда он начал в сумеречный час — в Бирме называемый: «пора ухаживающих юношей» — приходить к веранде бамбукового дома Ма-Сейн, сплошь завешенного цыновками, и беседовать с ней подолгу своим нежным, страстным голосом, то сердце ея полетело к нему через реку, да там и осталось. Чему и удивляться не приходится!
Но вот уже десятый день он не показывался; теперь она не видела ни золота, ни пурпура в великолепном закате, опламенивщем гладкие, как озеро, воды Бгамо — один только серый мрак и уныние.
На десятый вечер она просто заболела от горя и лежала на постели, распустив длинные волосы, без пудры и краски на лице, без золотых побрякушек на худеньких руках.
Вдруг к ней ввалилась ее подруга Ма-Шве-Бвин («Золотой Цвет»), такая-же продавщица шелка, попыхивавшая огромной светлой сигарой; сбросив зеленые бархатные сандалии, она весело затараторила, как сорока на заре.
— Ты почему не была вчера на «пве» (игры)? — спросила она.
— хМне сильно нездоровилось, — коротко ответила Ма-Сейн.
— Жаль, что тебя не было — я видела твоего негодника Мунг-Сан-Ка: он сидел и хохотал с этой намазанной дрянью, Ма-йин. Я думаю, он проведал, что ей скоро достанутся три слона, так как ее сестра вышла замуж за зонточника из Мандалая против воли отца. Расшевелись, Ма-Сейн!
— К чему? Десятый вечер он не приходит. Это-Колесо (судьба, фортуна). Да и что могла бы я сделать? А Ма-Йин — да не знать ей за это Великого Успокоения целую тысячу лет!..
Но у Ма-Шве-Бвин, как у истой бирманки, был свой практический взгляд на все эти дела. — Да ты приносила ли жертвы последнее время, заслужила-ли ты у богов?
— Да, — ответила Ма-Сейн. — Я раздала столько милостыни пунджиям (жрецам), что все руки себе отмахала — а он все же покинул меня…
— Это мало. Пожертвуй пагоде Будду. Вот я только-что проходила мимо фабриканта божков — у него три таких славных маленьких-маленьких Будды из гипса, раскрашены красным и золотом — просто прелесть! Хочешь, я пойду с тобой покупать их?
Ма-Сейн поднялась и вытерла глаза. То, что предлагала Ma-Шве, имело смысл. Если даже Будды не помогут ей — может быть, она хоть найдет успокоение от своей любви. Во всяком случае, попробовать стоило. Она оправила волосы, повесила на каждое ухо по ветке вистарии, подоткнула свою розовую шелковую юбку и накинула на плечи расшитую кисейную мантилью, а поверх нее шарф. Потом она рдела в уши грушевые серьги, отыскала свои обшитые бархатом сандалии и из лакированного, черного с красным, ящичка достала несколько монет, которые и спрятала в рукаве с проворством и грацией, присущими только ее расе.
