Мир приключений, 1922 № 01 - [6]

Джек Лондон умер　41 года, — в возрасте, когда другие только начинают расширять свой кругозор путешествиями. Двадцати четырех лет он начал печататься, и первый его рассказ «Тысяча смертей» появился на страницах популярного американского журнала «Черный Кот» (The Black Cat).

Вот что рассказывает Джек Лондон о том, как было принято его первое произведение:

«Я, как говорится, был доведен до последней крайности, выбит из колеи, голодал, готов был вернуться в каменноугольные копи или обратиться к самоубийству. И вот однажды утром я получаю короткое и тоненькое письмо из редакции журнала. А журнал имел репутацию национального. Основан он был Брет-Гартом[1]). Я послал туда свой рассказ в четыре тысячи слов. Я был скромен. Вскрывая конверт, я рассчитывал найти чек не больше, как на 40 долларов. Вместо того мне холодно сообщалось, что мой рассказ «приемлем» и что по напечатании мне будет уплачено пять долларов.

«Конец надвигался. Я был надломлен, как только может быть надломлен очень молодой, очень ослабевший и очень изголодавшийся юноша. И вот в тот же день, еще до вечера, почта принесла короткое и тоненькое письмо от м-ра Умбстеттера из «Черного Кота». Он сообщал мне, что присланный ему рассказ в четыре тысячи слов отличается не столько достоинствами, сколько длиною, и что если я разрешу ему разделить его пополам, то он сразу вышлет чек на сорок долларов.

«Я ответил редактору, что он может делить рассказ пополам, лишь бы он выслал мне деньги. Он прислал с обратной почтой. Именно этот случай заставил меня пойти по писательской дороге. Как в буквальном, так и в литературном смысле, я был спасен рассказом, напечатанным в журнале «Черный Кот».

Ред.

ТЫСЯЧА СМЕРТЕЙ

УЖЕ около часа пробыл я в, воде, окоченевший, изнемогший, со страшной судорогой в правом бедре, и, казалось, наступает конец. Тщетно пытаясь плыть против сильного течения отлива, я с отчаянием смотрел на скользившую мимо меня вереницу береговых огней. Теперь же, отказавшись от последних усилий побороть поток, я довольствовался горькими размышлениями о неудачной карьере, которая должна сейчас найти свой исход.

Мне посчастливилось увидеть свет в хорошей английской семье, но мои родители знали гораздо больше о банковских операциях, чем о природе детей и о вопросах воспитания. Родился я с серебряной ложкой во рту[2]), но благотворное веяние домашнего уюта оставалось мне совершенно чуждым. Мой отец, человек с большим образованием и весьма известный знаток старины, забывал о существовании своей семьи, будучи вечно погружен в свои кабинетные изыскания, а мать, более выделявшаяся своей красотой, чем здравым смыслом, только и жила комплементами постоянно окружавшего ее общества.

Я прошел всю лямку школы и колледжа, неизбежную для подростка английской зажиточней семьи, но с годами проявились накопившиеся силы и страсти, и мои родители вдруг должны были понять, что у меня есть бессмертная душа, и попытались натянуть удила. Но было поздно, не прекращалось мое дикое, бесшабашное сумасбродство, родные от меня отреклись, общество отомстило мне остракизмом за весь долгий ряд нанесенных ему оскорблений, и получив от отца тысячу фунтов с заявлением, что он больше не увидит меня и помогать мне не станет, я взял билет первого класса в Австралию.

С тех пор моя жизнь была бесконечным скитанием — с Востока на Запад, из Арктических краев к Антарктике — и все это для того, чтобы, сделавшись хорошим моряком, дожив до тридцати лет, до полного расцвета сил, — утонуть в Сан-Францисской бухте из-за злополучно-удачной попытки дезертировать с корабля!

Правую ногу сводила судорогами я страдал неимоверно. Легкий ветерок, всколыхнув, избороздил море короткими волнами, вода захлестнула мне рот, проникла в горло, и я ничего не мог поделать. Хотя я еще держался на поверхности воды, но чисто инстинктивно — сознание быстро слабело. Смутно помню, как меня пронесло мимо мола, как мелькнул в глазах сигнальной огонь на правом борту какого-то парохода, а дальше — пустое место.

…………………..

Я услышал жужжащий говор насекомых, и в лицо мне повеяло ласковым весенним утром. Постепенно это перешло в какой-то ритмический поток, и мое тело, как-будто в ответ, мягко вздрагивало. Я плыл по нежному лону освещенного солнцем моря, в сонной истоме колыхался на каждой певучей волне. Но пульс забился чаще, жужжанье раздалось громче, волны увеличились, ожесточились — меня метало по бурному морю. Отчаяние овладело мною. Яркие, перемежающиеся вспышки света мелькали в моем сознании; в ушах стоял рокот водных пучин; потом щелкнуло что-то неосязаемое, и я проснулся.

Сцена, в которой я был главным действующим лицом, оказалась своеобразной. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что я лежу в самой неудобной позе, на полу каюты барской яхты. С обеих сторон, схватив меня за руки и раскачивая их как рычаги насоса, сидели два странно одетых чернокожих существа. Несмотря на свое знакомство с большинством туземных типов, я не мог определить их национальность. Какое-то приспособление было надето мне на голову и сообщало мои дыхательные органы с прибором, который я сейчас опишу. Однако ноздри мои были закрыты, так что приходилось дышать через рот. В перспективном ракурсе, вследствие отлогости линии зрения, я увидел две трубки, похожие на небольшие рукава насоса, но из другого материала; они были вставлены мне в рот и расходились под острым углом. Одна была коротка, и конец ее лежал на полу рядом со мной; вторая змеилась по полу кольцами и была соединена с аппаратом, который я обещал описать.