Мир полуночи. Партизаны Луны - [122]

— Что за шум, а драки нет? — Костя. — Ага, драка есть. Почему меня не позвали? Что без меня за драка?

— Присоединяйся, — сказал Игорь. — А я пас. Я спать хочу.

— Молчать, я вас спрашиваю. Что случилось?

Под мышкой у него проскочил Антон. При виде мизансцены «Лев, не дающий Самсону порвать себе пасть» он сказал: «Ой…» — и опытным чутьем исповедника Костя уловил виноватые интонации:

— Иди сюда, раб Божий. Что тут делается и при чем тут ты?

— Я не знаю, — искренне-искренне сказал Антон. — Ведь, может, они вовсе не из-за этого…

— Из-за ЧЕГО?! — громыхнул Костя. — Игорь, отпусти командира. Он же не станет бить священника, верно?

— Священника не станет. Но он тебя и не бил. Он меня бил. — Игорь спросонья был очень логичен.

— А теперь не будет. Бо я не дам. Отпусти. А ты, — сверкнул он оком в Антона, — рассказывай.

— Отпускаю, — послушно сказал Игорь. — В моей смерти прошу винить… ик, — выдохнул он, в четвертый раз влетев в стену.

Эней явно нацеливался на пятый бросок, но, ощутив Костину лапу на плече, несколько задумался и застыл, как фигура в «Море волнуется». Игорь, впрочем, застыл тоже — по куда более уважительной причине. Он спал.

Антон виновато и сбивчиво принялся рассказывать. Костя разика два хрюкнул от смеха. Наконец Эней не выдержал:

— Тебе смешно? По-твоему, это нормально? — и закашлялся.

— По-моему, — сказал Костя, — ненормально, что пани прошла к себе в домик, хлопнула дверью и там заперлась. По-моему, ты повел себя — Антоха, закрой уши — как мудозвон.

Эней попытался что-то сказать, но получилось у него только нечто вроде сдавленного «х».

— В голландском варианте, — автоматически отметил Антон, никаких ушей, конечно, не закрывший. — Как в слове «Херренхрахт».

— Ага, — кивнул Костя. — Ты о ней вообще подумал, балда?

Эней смотрел на него, как на троянского коня, и тер горло.

— Это каким же надо быть придурком, чтобы в такой момент бросить девушку? Ну ладно, время прошло, ты к ней перестал что-то чувствовать…

— Н-нххе… Н-не перестал, — прохрипел Эней.

Костя округлил глаза.

— Ну, тогда ты вообще… буратино. Полено беспримесное.

— Мне… не нужны… сводники. — Эней «вышел вон и дверью хлопнул».

— Он, — сказал Кен Антону, — полено дубовое. А вы… и древесины-то такой не бывает.

* * *

Мэй и в самом деле заперлась. Эней постучался, позвал — никто не открыл. Он постучался еще раз — в дверь ударилось что-то, судя по звуку — сандалия.

— Мэй. — Он знал, что эти двери легко пропускают звук. — Мэй, я идиот. Я… я не знаю, как признаваться женщинам в любви. У меня никогда никого не было. Эти стихи… они и вправду были для тебя, только я… боялся. Я был такой, как Антошка. Когда я с тобой говорил, ты отвечала: «Чего тебе, малый?» И я думал — когда-нибудь сделаю что-нибудь такое, чтобы ты не могла… даже и не думала меня так называть. Вернуться к тебе… уже не… «таким щуренком». И вот я вернулся — и оказалось… что я по-прежнему боюсь. Мэй, если я кого-то люблю, то я уже не могу ему врать. Эти стихи для тебя, но я их тебе никогда бы не показал. Я их даже Ростбифу не показывал, а у ребят они оказались случайно, я же тебе говорил — позволил доктору скачать всю флешку разом, я был ранен и соображал еще плохо. А потом не стал уже обращать их внимание, думал — сами увидят, что стихи на польском, и пропустят… Я и в мыслях никогда не имел выставить это напоказ. А когда ты пришла… я подумал — это или судьба, или Бог… И когда оказалось, что это Игорь… Я дурак.

С той стороны двери послышались мягкие шаги. Эней чуть отступил.

— Ты меня бросил одну, — сказала Мэй с порога.

— Прости. — Эней покраснел. — Я что хочешь сделаю. Хочешь, пойду голый до самой пристани? На руках?

— Не хочу. — Мэй пожала плечами. — Зачем мне это? Поднимись лучше на крышу сарая и прочитай свои стихи оттуда. Громко.

Эней почувствовал, что ноги у него немеют, но виду не подал.

— Хорошо, — сказал он. — Сейчас.

Через несколько минут Костя, Стах, Хеллбой, Феликс, Гжегож и несколько гоблинов созерцали изумительное шоу: Эней на крыше громко и чуть нараспев декламировал:

Рвет беспощадно,

Как тигриный коготь —

Плечи антилопы, мне

Печаль человечья.

Не Бруклинский мост,

Но переменить в ясный новый день

Слепнущую ночь —

В этом что-то есть…[118]

— Конец пришел парню, — вздохнул Стах. — Марек, дай ключ на восемь.

* * *

Игорь думал, что вот сейчас для Энея начнется время, когда дни кажутся досадными промежутками между ночами, но ошибся. Как ему рассказали после побудки, Эней, спустившись с крыши, твердым шагом прошел в домик к Мэй, где они десять минут проговорили, демонстративно не закрывая дверь, после чего появились на крыльце рука об руку и объявили, что намерены пожениться.

— Что, прямо сейчас? — удивился Костя.

— Нет, — сказала Мэй. — Завтра. Потому что я хочу платье, дружку, букет и все как положено.

Костя поскреб бороду.

— Кэп, ты переведи пани, что если я вас обвенчаю, то это на всю жизнь.

— Я знаю. — Мэй поняла без перевода. — Я согласна.

— Тогда раз у нас свадьба завтра, то чтоб до вечера она крестилась.

— Зачем? — спросил Эней. — Это же не запрещено. Муж неверующий освящается женой верующей. И наоборот. Там же написано.

— А чтобы все было по-честному. Не то получится, что все обязательства понесешь ты один. Объясни ей. Давай-давай, объясняй, я не буду совершать таинство над человеком, который его смысла не понимает.