Мир от Гарпа - [192]

Хелен говорила, что никогда не простит Гарпу его ранней смерти; ей столько лет пришлось жить одной; ведь именно из-за него она даже подумать не могла о жизни с каким-то другим мужчиной.

Хелен станет одним из самых уважаемых преподавателей «Академии Стиринга» за всю ее историю, хотя сама она будет относиться к этому заведению с легкой иронией. У нее были друзья в Стиринге, правда, не так много: старый директор Боджер, пока был жив, молодой учитель Дональд Уитком, ставший таким же восторженным поклонником Хелен, как и творчества ее мужа. И еще одна женщина-скульптор — с ней Хелен познакомила Роберта.

До конца дней оставался другом Хелен и Джон Вулф, которого она понемногу прощала за то, что он так успешно сделал из Гарпа знаменитость. Но так до конца и не простила. Хелен и Роберта тоже были очень близки всю жизнь и часто вместе совершали славные набеги на Нью-Йорк. Со временем становясь все чудаковатее, они многие годы на пару руководили Фондом Дженни Филдз. Остроумие, с каким они комментировали происходившее в мире, стало особой достопримечательностью Догз-хеда, привлекая туда знакомых и незнакомых визитеров. Порой Хелен становилось одиноко и скучно в Стиринге — дети выросли и разлетелись кто куда, и тогда она ехала к Роберте, в старое семейное гнездо Дженни Филдз. Когда Роберты не стало, Хелен в одночасье постарела лет на двадцать.

Уже в весьма преклонном возрасте, после того как однажды пожаловалась Данкену, что пережила всех своих любимых друзей и сверстников, Хелен Холм внезапно подхватила какую-то болезнь, поражающую слизистую. Она умерла во сне.

Хелен благополучно пережила многих настырных биографов, дожидавшихся ее смерти, чтоб добраться наконец до наследия Гарпа. Ей удалось защитить от них его письма, незаконченную рукопись «Иллюзий моего отца», большую часть дневников и записок. Всем, рвущимся в его биографы, она отвечала в точности, как ответил бы сам Гарп: «Читайте книги. Забудьте о его жизни».

Она сама написала несколько критических статей, высоко оцененных ее коллегами. Одна из них называлась «Роль инстинктивного в авторском повествовании» и представляла собою сравнительный анализ литературных приемов Джозефа Конрада и Вирджинии Вулф.

Хелен всю жизнь считала себя вдовой с тремя детьми — Данкеном, маленькой Дженни и Эллен Джеймс; все они пережили ее и безутешно рыдали, когда она умерла.

О Гарпе они скорбели не так сильно, будучи в то время детьми, да и самая смерть скорее поразила их воображение, чем потрясла души.

Директор школы Боджер, проливший после смерти Гарпа почти столько же слез, что и Хелен, до конца жизни сохранил верность принципам и зоркость сторожевого пса. Уже будучи на пенсии, томимый бессонницей, он по-прежнему обходил по ночам территорию Стиринга, застигая врасплох влюбленных, крадущихся по темным аллеям или обнимающихся на мягкой податливой земле среди темных кустов, под сенью красивых старинных зданий.

Боджер оставался директором Стиринга, пока Данкен Гарп не закончил последний класс. «Я выпускал твоего отца, сынок, — говорил он Данкену. — Выпущу и тебя. А если позволят, дождусь и твоей сестры». Но в конце концов его все-таки отправили на пенсию; в вину ему — конечно, за его спиной — вменили, во-первых, привычку громко разговаривать с самим собой во время службы в церкви, во-вторых, нелепые ночные рейды во имя сохранности устоев. Припомнили ему и единственный заскок: Боджер уже давно верил, что как-то ночью, много лет назад, поймал прямо в руки не голубя, а маленького Гарпа. После ухода на пенсию Боджер не уехал из Стиринга и в результате, несмотря на упрямство, а возможно, благодаря ему, стал самым уважаемым старожилом. Его таскали на все школьные церемонии; выведут на сцену, торжественно представят людям, понятия не имевшим, кто это, и затем уведут обратно. Скорее всего именно из-за этой возможности демонстрировать его в особо торжественных случаях окружающие терпели некоторые его чудачества: когда Боджеру уже было далеко за семьдесят, ему по забывчивости начинало казаться, что он все еще директор.

— Конечно, директор, кто же еще, — поддразнивала его Хелен.

— Разумеется! — громыхал Боджер.

Виделись они часто, с годами Боджер стал плохо слышать, и его взялась опекать милая Эллен Джеймс, у которой имелся особый способ общения с глухими.

Директор Боджер остался верен даже борцовской команде Стиринга, победная слава которой скоро осталась в далеком прошлом. У нее никогда больше не было тренера, равного Эрни Холму или даже Гарпу. Команда без конца терпела поражения, но Боджер всегда отчаянно болел за нее, подбадривал возгласами и рукоплесканиями попавших в безнадежную ситуацию борцов.

Умер Боджер во время борцовского матча. Поединок на этот раз складывался на удивление упорно. Стирингский тяжеловес барахтался на ковре со своим столь же измотанным и неуклюжим соперником; они наползали друг на друга, как два китенка, выброшенные на берег, пытаясь набрать выигрышные очки под занавес схватки. «Пятнадцать секунд!» — прокричал судья. Тяжеловесы напрягали последние силы. Боджер вскочил на ноги, крича и размахивая руками. «Готт!» — завопил он; в последний миг своей жизни он все-таки перешел на родной немецкий.