Мир одного дня - [12]

Озма, хотя в ней было больше китайской крови, чем в нем, к картинам относилась прохладно Она была ярко выраженной и ярой западницей.

Сейчас она включила диктофон, чтобы послушать, не оставили ли им средовики каких-либо сообщений. Сообщений не оказалось — стало быть, у среды нет замечаний по поводу чистоты и порядка в доме.

Их завтрак прервал звонок в дверь Озма, в платьице до колен, таком тонком, что можно было его и не надевать, пошла открыть. Это пришли, как и следовало ожидать, капрал Хайатт и рядовой первого класса Сангалли, работники Манхэттенской Службы Чистоты — в зеленых кепи с длинными черными козырьками, зеленых халатах со знаками отличия и медалями за хорошее поведение, в коричневых сандалиях и желтых перчатках.

Озма поздоровалась с ними, скривившись от перегара, которым они дышали, пригласила их войти и предложила им кофе. Они отказались и тут же принялись вытирать пыль, мыть, натирать и пылесосить. Озма вернулась к столу.

— И почему они не могут приходить попозже, когда нас нет?

— Потому что у них норма, и потому что им так предписано.

Джефф поднялся наверх, почистил зубы и намазался удаляющим щетину кремом. Лицо в зеркале было темным, со связанными в узел длинными темными волосами Карие глаза мрачно смотрели из-под тяжелых бровей Нос длинный, слегка крючковатый, с раздувающимися ноздрями. Челюсть массивная, с круглым, раздвоенным, выдающимся вперед подбородком.

— Рожа в самый раз для легавого, — пробормотал он. — Да я и есть легавый, правда, не на полную неделю.

И взгляд у него, как у черного ворона Хотя о чем ему беспокоиться? Кроме как о том, что его могут поймать? Кроме Ариэль?

Он принял душ, натер подмышки дезодорантом, пошел в спальню и облачился в голубой балахон с черными трилистниками Не то карточка трефы, не то строенные дубинки Он трефово-дубиночный король, а может, валет Или и то и другое. Кэрд не знал, кто придумал этот органический символ — наверное, какой-то бюрократ который счел эту идею весьма тонкой Именно у органиков в руках реальная власть — дубинка.

Кэрд взял свою наплечную сумку и спустился вниз. Полоска у входной двери светилась — Озма оставила ему сообщение. Она просила его зайти к ней в студию перед уходом.

Она сидела в своей прозрачной будочке на высоком табурете. Когда Кэрд вошел, она отложила лупу. Кузнечик, которого она рассматривала, был окаменей, чтобы его легче было раскрашивать. Усики у него были желтые, голова бледно-оранжевая, туловище густо-пурпурное с желтыми петельчатыми крестами, ноги угольно-черные. Розовато-лиловая краска, не мешая зрению, покрывала глаза.

— Джефф, я хотела, чтобы ты посмотрел моего последнего. Как он тебе?

— Цвета не сочетаются. По современным стандартам, во всяком случае.

— И это все, что ты можешь сказать? А тебе не кажется, что он произведет сенсацию? Разве это не улучшение природы? Не истинное искусство?

— Не произведет он никакой сенсации. Господи, да в Манхэттене не меньше тысячи раскрашенных кузнечиков. Все к ним привыкли, а экологи жалуются, что ты нарушаешь природный баланс. Хищные насекомые и птицы не едят их, потому что они выглядят ядовитыми.

— Искусство должно радовать, или заставлять мыслить, или делать и то и другое, — сказала она. — Сенсация — это для ремесленников.

— Что ж ты тогда спрашиваешь, произведет он сенсацию или нет?

— Я не имела в виду, что он кого-то ошарашит, или разозлит, или просто покажется чем-то новеньким. Я имела в виду сенсацию в эстетическом смысле. Чувство, что есть Бог на небе, но на земле есть такой человек, который сделал что-то лучше Бога. Ну, ты же меня понимаешь!

— Конечно, — с улыбкой сказал он, повернул ее голову к себе и поцеловал в губы. — Не переключиться ли тебе на тараканов? Они так божественно безобразны. Они нуждаются в улучшении.

— Где же я возьму в Манхэттене тараканов? Придется ехать за ними в Бруклин. Думаешь, так и сделать?

— Не думаю, что власти это одобрят, — засмеялся он.

— Я могла бы их стерилизовать, а уж потом отпускать на волю. А разве тараканы правда безобразны? Если отнестись к ним непредвзято, подумать о них в ином плане, взглянуть на них с религиозной точки зрения — они красивы. Может быть, люди при помощи моего искусства как раз и познают их истинную красоту. Увидят, какие это бесценные живые сокровища.

— Эфемерные шедевры, — сказал Кэрд. — Недолговечные антики.

Она с улыбкой подняла на него глаза.

— Ты полагаешь, что остришь, но возможно, ты сказал правду. Мне понравилось, как ты выразился. Я использую это в своей лекции. И не так уж они эфемерны. То есть насекомые, конечно, умирают, но мое имя остается. Люди зовут их озмами. Ты видел семичасовой выпуск «Таймс», раздел об искусстве? Сам великий Сэм Фан назвал их озмами. Он сказал…

— Ты же сидела рядом со мной, когда мы это смотрели. В жизни не забуду, как ты при этом ерзала и хихикала.

— Вообще-то он придурок, но иногда говорит верно. Ох, я была в таком экстазе!

Она склонилась над столом и почти микроскопической кисточкой стала наносить черную краску на костяные отростки, через которые воздух поступает в дыхательные трубки насекомого — трахеи. Один химик из Колумбийского университета разработал для нее краску, не мешающую доступу кислорода.