«…Мир на почетных условиях»: Переписка В.Ф. Маркова с М.В. Вишняком (1954-1959) - [2]

Это, к сожалению, все, что я могу сообщить по интересующему Вас вопросу.

С пожеланием всего доброго.

М. Вишняк

3. М.В. Вишняк — В.Ф. Маркову

La Playa Hotel Carmel-by-the-Sea California 15.VIII.55

Многоуважаемый Владимир Федорович!

Обращаюсь к Вам по совету Г.П. Струве. От него же получил и Ваш

адрес.

Я хотел бы обозреть вашу Школу[8]. Возможно ли это без особых хлопот — прежде всего для Вас, а потом и для меня?..

Если возможно — и доступ открыт и дамам, — мы с женой отправились бы в Монтерей, познакомились бы с Вами и Вашими коллегами, расположенными к знакомству, и посмотрели бы, — а может быть, и послушали — то, что разрешено начальством.

Мы свободны весь день — от 10 ч<асов> у<тра> до 7 веч<ера> и позднее — после 8 ч<асов> в<ечера>. Но приходится считаться с автобусами, которые от того места, где мы живем, идут редко: в 10 ч<асов> у<тра>, 10.50, 1.00,3.30,4.00,7.25.

Если вопрос решается положительно, будьте добры указать день и час, как от автобуса добраться до Школы и там найти Вас.

С приветом до личного знакомства

М. Вишняк (Марк Вениаминович)

P. S. Наш адрес: Playa Hotel. Room 105. Carmel.

4. В.Ф. Марков — М.В. Вишняку

282 Clay Street Monterey, Calif 8 июня 1956 г.

Многоуважаемый Марк Вениаминович!

Глеб Петрович писал мне из Парижа, что Вы негодовали в письме к нему относительно моего последнего «опуса» в «Опытах»[9]. Сам он тоже высказался отрицательно по этому поводу. Теперь обругал меня и Адамович в газете[10]. Когда разные люди сходятся в оценке, это часто бывает доказательством правильности оценки. Можно было бы, конечно, протестовать против того или этого в этих всех отрицательных отзывах, можно было бы найти одно или два оправдания, но важнее для меня другое: я, кажется, написал скверную вещь, которую не надо было печатать. Правда, скверного немало печатается и, тем не менее, на это мало кто обращает внимание — но это опять-таки относится к области оправданий. Я думаю за это наказать себя — каким-нибудь образом.

Пишу Вам все это, потому что после Вашего визита в Монтерей давно чувствую некоторое неудобство. Нам, к сожалению, не удалось встретиться как следует, как помните: болезнь М.А.[11] не позволила вам приехать к нам — и все время мы встречались или официально, или как-то «публично». Вследствие этого у обоих сложилось, наверное, неверное представление о другом. Я к Вам отношусь очень хорошо, но жалею, что не удалось поговорить по душам. Вы же явно вынесли обо мне впечатление как о неприятном выскочке, который мелет вздор. Насколько все это верно, не мне судить, но хочу заверить, что все мои нападки совершенно добродушны и злобность мне несвойственна. Очевидно, по причине моей литературной неопытности мне не удается этот оттенок беззлобности отразить в моих писаниях. Но «инцидент» с заметкой в «Опытах» говорит о незрелости, кажется, и духовной, и вот тут-то и придется мне принять меры и наказать себя, как я уже сказал Вам. Пишу Вам все это к тому, что если другой раз придется Вам испытывать сильные чувства на мой счет — хорошего ли, плохого ли порядка — пишите мне о них прямо. Если это будет справедливо, ей-Богу, приму как должное и скажу спасибо.

С большим уважением

В. Марков

5. В.Ф. Марков — М.В. Вишняку

11 июня 1956 г.

282, Clay St.

Monterey, Calif

Многоуважаемый Марк Вениаминович!

Прочитал В<аше> письмо в «Н<овом> р<усском> с<лове>»[12] и, не дожидаясь ответа на мое к Вам (которого, возможно, и не будет), пишу еще раз. Мне немного странно, что когда я писал более или менее прилично, мало кто замечал, когда я написал свою лучшую поэму[13] несколько лет тому назад, хоть бы одна душа отозвалась, а вот когда я написал скверное и случайное — становлюсь «знаменитостью» и великие мира сего почитают меня своими негативными отзывами. Вашему письму в редакцию я несравненно больше рад, чем критике Адамовича (которого, кстати, раздражает не моя выходка против Кусковой, а мои возражения на его книгу, довольно почтительные с моей стороны, как мне кажется). В В<ашем> письме есть ирония («Заратустра»), правильно сказано о «незрелости» (только не возрастной, у меня в письме к Вам было сказано точнее: духовной). «Эстетского безразличия» у меня, однако, нет — это тот ложный образ, который Вы себе составили в посещение Монтерея (тогда ведь в моем присутствии даже на Полторацкого[14], человека по взглядам совершенно противоположного Вам, Вы смотрели как на союзника, желая «единого фронта» против меня, а у меня всего только была задиристость, без которой, ей-Богу, было бы скучно жить). У меня только ценности несколько иные. К В<ашим> ценностям я, возможно, приду; беда, что Вы, по-видимому, моих никогда не примете (даже тех, которые несомненны).

Во всяком случае, после рецензии Адамовича я не могу побороть неприятного чувства к нему (там есть очень нехорошие вещи, если разобраться), а к Вам человечески отношусь очень хорошо. Как Вы ко мне, не знаю, но если плохо, то, право, напрасно.

Кстати, забыл упомянуть в прошлом письме, что «знатоком литературы» я все же остался (хотя себя таковым не считаю, просто очень люблю литературу). Что Демьян писал о Кусковой, не знаю (я Демьяна почти не читал), а Маяковский писал о ней в поэме «Хорошо!» (вот приду домой, добавлю номер главки, сейчас пишу на службе). Вижу, что Демьяна Вы знаете хорошо, а большие вещи Маяковского до конца не читали, а ведь Демьян не поэт, тогда как Маяковский — немаленький, как к нему ни относиться. Боюсь, что «модернистичная» форма мешает дочитывать Маяковского. Ну вот, опять задирать стал. Ну что мне с собой делать? Простите, ради Бога.