Мир на краю бездны - [58]

В условиях усталости немцев от старых партий появление на арене новой национал-реформистской силы давало ее лидеру неплохие шансы для победы на выборах, причем не только парламентских, но и президентских. Дело было за малым — укрепиться у власти и хотя бы начать реформы, показать «свет в конце туннеля». Поскольку своей партии у Шлейхера не было, ключом к его плану был союз с левым крылом нацистов.

Приз, который Шлейхер предложил Штрассеру за раскол нацистского движения, был весьма весомым — вице-канцлер и министр-президент Пруссии. Если бы этот проект реализовался, то партия Штрассера и перешедшие к нему штурмовики могли бы получить поддержку чиновничьих «верхов», которую на глазах терял Гитлер. Однако Штрассер не хотел выглядеть раскольником НСДАП и продолжал убеждать своих партайгеноссе поддержать Шлейхера. Гитлер отлично понимал, что это лишит его последнего шанса на успех, и сопротивлялся. Дело кончилось разрывом между двумя вождями 7 декабря, но вместо того, чтобы расколоть партию, Штрассер подал в отставку со всех партийных постов, что сразу ослабило его организационную базу. В первый момент Гитлер и его команда пребывали в панике, опасаясь, что Штрассер провозгласит создание новой партии, к которой перейдет часть нацистских организаций и фракции, а также руководство СА. Гитлер метался по своим апартаментам со словами: «Если партия распадется, то один лишь выстрел — и через три минуты все кончено»[230]. Советские историки считают: «К 1933 году никакая серьезная оппозиция руководству фюрера в НСДАП была невозможна, ибо Гитлер буквально „пронизал“ партийный аппарат своими людьми и подорвал влияние Штрассера»[231]. Фюрер так не считал, угрожая соратникам самоубийством. Если бы никакая оппозиция была невозможно, то не понадобилась бы «ночь длинных ножей» 1934 г.

Но на этот раз стреляться не пришлось. Штрассер в растрепанных чувствах уехал отдыхать в Италию. Это стоило жизни ему, Шлейхеру и бесчисленному множеству других людей. Гитлер распустил Политическую организацию НСДАП, которую возглавлял Штрассер, и создал центральное партийное бюро во главе с Р. Гессом. Комбинация Шлейхера развалилась, как карточный домик.

Вскоре после отставки несостоявшийся германский Рузвельт пожаловался французскому послу: «Я находился у власти всего пятьдесят семь дней, и не проходило дня без того, чтобы меня кто-нибудь не предавал. Так что не толкуйте мне о „немецкой порядочности“!»[232] Решающим ударом стало малодушие Штрассера. Но Шлейхер несет за это свою долю ответственности — он не смог удержать Штрассера и его союзников под своим контролем, пустил дело на самотек. Вернувшись из Италии в январе 1933 г. Штрассер сначала было подтвердил свою готовность войти в правительство Шлейхера, но затем, оценив ослабление своих позиций в партии, отказался.

Гитлер быстро восстановил единство рядов и вступил в консультации с Папеном о свержении Шлейхера. Поскольку Шлейхер теперь не мог составить обещанного президенту парламентского большинства, то влияние нынешнего канцлера на президента падало, а влияние прежнего — росло. А Папен советовал Гинденбургу сделать ставку на Гитлера.

Для Папена Гитлер был шансом вернуть потерянное влияние, равно как и для Гитлера — Папен. Последний принялся восстанавливать связи Гитлера с элитой, как чиновничьей, так и финансовой. Партии удалось избежать финансового банкротства, а Папену — политического. «Франц фон Папен оказал необходимую услугу — дал ему шанс»[233], — справедливо считает К. Линденберг.

23 января Шлейхер признал неудачу своего политического плана и предложил Гинденбургу все же распустить рейхстаг и проводить намеченный Шлейхером курс с помощью президентских декретов. Но, во-первых, Гинденбург всего полтора месяца назад предпочел Шлейхера Папену именно из-за обещания договориться с парламентом и тем самым снизить угрозу гражданской войны. А теперь Шлейхер предлагает военную диктатуру, чреватую социальным взрывом. Во-вторых, Гинденбург был не в восторге от социальных предложений Шлейхера, которые слишком явно угрожали крупному бизнесу и помещичьей аристократии. Судьба Европы снова оказалась в руках старого, плохо понимавшего ситуацию президента. По мнению О. Ю. Пленкова, «к моменту, когда Шлейхер стал канцлером, Гинденбург устал от беспрестанного чрезвычайного положения и захотел вернуться к парламентскому правлению»[234]. Однако дело не в усталости Гинденбурга или иной причине внезапного всплеска его демократизма — чуть позже президент разрешит Гилеру и создать кабинет меньшинства, и ввести чрезвычайное положение. Гинденбургу было важно, ради чего нарушаются принципы парламентаризма. В решающий момент его испугала перспектива столкновения сразу с двумя радикальными силами (нацистами и коммунистами) и, одновременно, радикализм социальной программы самого Шлейхера. Вовлечь во власть, приручить радикала Гитлера, готового проводить консервативную программу, было гораздо предпочтительнее для Гинденбурга. Ради этого можно было пожертвовать парламентскими и гражданскими сдержками и противовесами.

Гинденбург был лично обижен на Шлейхера, сделавшегося «левым», а Папен рисовал президенту такие радужные перспективы формирования правительства Гитлера, которое может получить поддержку парламента, если большинство кабинета составят консерваторы. С помощью ставшего лояльным президенту Гитлера удастся победить всех «красных». Логика партократии, торговли голосами, подмены воли народного большинства согласием нескольких элит, столь обычной для либеральных президентско-парламентских режимов, замаскировала суть происходящего — передачу власти тоталитарной партии, которая внедряется в систему власти бесповоротно. «Живыми они уже не вытащат нас из кабинетов». Полновластный президент Гинденбург, гарант конституции, которую не терпел, и республики, которую сам желал похоронить, сделал решающий шаг.