Мир меняющие. Один лишь миг. Книга 2 - [7]

11

11

- Прим и Вес услышат мои стенания и тебе несдобровать! Попомнишь ты нашу семью еще!

- Я, дорогуша, никого не забываю! А боги ваши – что они мне могут сделать? Вернуть в

хронилища? Спят ваши боги, не до вас им отныне. Они посчитали, что пророчество ваше страшное

уже свершено, значит, теперь на Зории будет тишь да гладь, можно заняться и другими делами. Но

я постараюсь уж, чтобы не было так, как они хотят.

Марьями сникла, продолжая закрывать собой мужа и сыновей, темнобородый говорил

правду. Те, кто заглядывал в темное знание, сходили с ума — кто быстро, кто медленно, но итог для

всех был один — последователи Хрона, вольные или невольные, умирали насильственно и скоро

— от страшных неизвестных болезней — или их убивали, словно бешеных собак, отчаявшиеся

родственники. И теперь, узнав, где Зидони, было опасно настаивать на ее возвращении. Да и о Весе

тоже не слышно уже давненько, верное сказал Хрон. Теперь Марьями хотела лишь одного — чтобы

ее семью оставили в покое, чтобы темнобородый исчез, как ночной кошмар, о котором забываешь в

круговерти дневных забот. Слишком быстро и страшно изменилось все, к чему Пергани привыкли.

Хрон, заметив, что выражение лица Марьями изменилось, пророкотал:

- Ну, если вы более ничего не хотите, я исчезаю. Вижу, что вы мне совершенно не рады и

приглашения к столу от вас не дождешься. Я только удостовериться хотел, что твой муж выполнил

свою часть сделки.

И пропал, словно его и не бывало. Лишь обуглившиеся следы на ковре, который истлел до самой

основы, да запах тления подтверждали, что темный гость им не привиделся в общем кошмаре.

Время вновь выровнялось, стали слышны звуки. Марьями кинулась к мужу — о, чудо! — он все

еще был жив, и его можно было спасти. Засуетилась, заметалась, отрывисто приказывая сыновьям

делать то-то и то-то — все, что могло помочь Азелю.

Вскоре их совместимые усилия привели к видимому результату — купец задышал

равномерно; страдание, которое преобразило черты лица в маску, смягчилось, а потом бесследно

пропало. Купца укрыли, возле него остался Салгар — следить, чтобы ничто и никто более не

тревожили покой достопочтенного. Остальные домочадцы разбрелись по дому — проследить, не

осталось ли следов посещения темнобородого, от которых может пострадать их жилье и все самоё

Торговище. Марьями была в кабинете купца, разглядывала ту чудную карту земель крамсонов, что

осталась в наследство от предков мужа, когда из гостиной донесся испуганный крик Салгара:

- Мама! Мама, иди сюда скорее!

Подхватив юбки, чтобы не мешались, Марьями бросилась на зов. Прибежали и сыновья.

Потерявший на миг дар речи младший тыкал пальцем на голову отца. Курчавые волосы Азеля,

которые были цвета соли с перцем, и перца в них насыпано гораздо больше, теперь совершенно

побелели — моментально, на глазах волосы стали абсолютно седыми. Все четверо стояли рядом с

купцом, оторопев от этого видения, не в силах сдвинуться с места. Простояв так — замерев и не

12

12

сводя взглядов с Азеля достаточно долго — мать и сыновья, не в силах помочь достопочтенному,

вновь покинули комнату. Но, едва Марьями добралась до кухни, как снова раздался крик Салгара.

Прибежала, в дверях едва не столкнувшись с сыновьями, и увидела, что муж пришел в

чувство. Но взгляд его был не здесь, глаза его смотрели в никуда, сквозь них. Страшны были его

глаза — выкатившиеся из орбит от напряжения, побагровевшие от прилива крови, словно силится

что-то разглядеть достопочтенный, а не может. Потом из раздувшегося его горла послышался

странный звук, похожий на шипение закипающей воды, а потом незнакомый, шипящий, хриплый

голос произнес: «Прокляты вы, прокляты мы, обманули гостя, нарушили закон гостеприимства, я

ухожу, а проклятье нести вам. Карту я им дал не свою, а ту, что велено отдать было. Нашу надо

отдать им, нашу». Из уголка глаза выбежала кровавая слеза, потом хлынул кровавый поток, купец

попытался вздохнуть и никак. Приподнялся, хрипя от страшного напряжения сил, ловил широко

распахнутыми руками что-то недоступное для него и невидимое для домочадцев. Потом

прошептал: «Зидони, Зидони, Зидони», захрипел и упал замертво, широко раскрыв налитые кровью

глаза. Только после этого распухшее горло приобрело нормальный размер, тело расслабилось,

поднятые руки упали, и пришла смерть. В голос завыла Марьями при виде страшной кончины

своего достопочтенного, который всю жизнь старался жить по кодексу, и отступил от заветов

предка лишь ради спасения дочери. Упала достопочтенная рядом с усопшим на колени,

уткнувшись лицом в его безжизненную, быстро остывающую ладонь. Слова не шли с языка, из

горла лился лишь безудержный вопль. Осиротевшие сыновья, не зная, как помочь горю матери и,

еще не осознав своей потери, стояли, оцепенев, в изголовье.

Марьями подняла залитое слезами лицо, отвела растрепавшиеся волосы, и увидела сыновей.

Увидела тех, ради которых теперь ей предстояло жить. Растерянных и таких еще юных. Раскрыла