Мир меняющие. Книга 1. Том 2 - [20]

— Из тебя получился бы замечательный отец. Жаль, что не пришлось. А сейчас — положи ее на лежанку, мне нужно закончить процедуру.

Кастырь отошел, и повитуха подошла к девушке, взяла ее руку, легонько сжала прохладные пальцы, перемазанные чернилами:

— Сейчас я досчитаю до семи, и ты проснешься, исполненная сил, отдохнувшая.

Образы, дорогие твоему сердцу, останутся живыми перед твоим внутренним оком, а горечь уйдет. Ты все совершила правильно. Раз, два, три…

Повитуха досчитала до семи — но девушка никак не прореагировала. Мать Оливия насторожилась — такое случалось, но очень редко. Что-то или кто-то пытался вмешаться в процедуру — с хорошей или плохой целью — неважно, потому что любое вмешательство могло оказать непоправимый вред тому, кто находился в стране снов. Мать Оливия велела Ди Астрани держать девушку за руки как можно крепче, чтобы она не причинила себе вреда. Началась процедура возвращения сознания, которая иногда могла приводить к странным последствиям — возвращенные не помнили себя, иногда теряли способность разговаривать, некоторые становились буйными и неконтролируемыми и при любом удобном случае стремились размозжить голову — много странностей происходило в таких случаях. Говорили, что их души похищал Хрон. Мать Оливия достала из шкафчика, закрытого на несколько замков, жидкость в темном пузырьке, смочила тампон — по комнате распространился жгуче — терпкий аромат, смутно напоминающий о цветущих горных лугах. Смочила виски, протерла девушке руки от плеч и до кончиков пальцев, склонилась низко-низко над гладким лбом и забормотала какие-то свои мольбы-просьбы — быстро-быстро и невнятно. Потом снова начала отсчет: один, два, три. На трех время словно остановилось — неподалеку роженица, кричавшая с самого начала процедуры, снова начала свои рыдания, и крик ее замер на одном звуке; капли воды, скапывающие с мокрого полотенца, брошенного у изголовья кровати, замедлились и остановились, остановившись в воздухе. Над девушкой затемнели багрово-черные тени.

Спящая Лентина видела себя бегущей по приозерным лугам, среди остро благоухающего разнотравья. Надвигающиеся тучи не пугали — сезон дождей еще не начался, так что, если и польет, то ненадолго. Девочка добежала до огромного дерева, росшего возле самой воды. Присела у его корней, начав сооружать сокровищницу — это была одна из ее любимых игр — выкопать в укромном месте ямку, сложить туда красивые камешки, лепестки, мелкие стёклышки — все, что имело ценность и особую красоту в глазах ребенка; потом это накрывалось стекляшкой побольше, желательно цветной.

Старательно закапывалось и, через несколько дней можно было раскопать аккуратное окошечко и рассматривать свои сокровища, которые теперь становились совершенно другими: таинственными, приобретающими вид настоящих ценностей, зарытых давно для сохранности от злыдней. Злыдней тогда Лентина видела очень мало за свою коротенькую счастливую жизнь, но слышала о них предостаточно, когда помогала на кухне, где любили посудачить о всяких таких нехорошестях…

Потом Лентина начала падать в темную бездну. Ей лет пять, она умудрилась свалиться со старой яблони в колодец, который был старше растущих в саду деревьев, края обваливались, а садовник забыл закрыть крышку. Воды в колодце уже почти не было, туда, во влажную темноту, пахнущую мхом и плесенью, сбрасывались ветки, сорная трава, камни.

Срезанные ветки и спасли Лентину — они спружинили и не позволили ей со всего маху удариться о камни на дне. Падая, она кричала, что есть мочи — звонко, почти срываясь на визг от ужаса. На эти вопли сбежались все, кто тогда был рядом. Перепуганный отец спустился с крыши в неурочный час, прервав дневные наблюдения, что ранее не случалось никогда…

Падение в темноту остановилось, она увидела себя сидящей — той же маленькой пятилетней девочкой, которая зарывала свои сокровища на берегу озера и однажды упала в колодец, но видя себя словно со стороны, зная, что она — взрослая женщина. Она сидела на пушистом облаке и болтала ногами, не опасаясь сорваться вниз, и не боясь рядом сидящего — темнобородого, с лицом и телом трупа, который был обожжен, а потом утоплен — такого странного цвета была у него кожа. Она нисколько его не боялась, с детской непосредственностью задавала множество вопросов, которые только успевали приходить на ум, и срывались тут же с языка:

— Куда деваются дохлые жуки? А откуда берется рыба? И ветер когда перестает дуть, куда пропадают качания деревьев? А кто ты такой? Кто такие драконы?

Почему ты молчишь? Мои сокровища, которые я зарыла под деревом, их потом найдут?..

Темный человек молчал и лишь покачивал всклокоченной головой. Так продолжалось вечность — вопросы не иссякали, но и ответов не было, а от этого любопытство лишь набирало силу. Вопросы становились совсем нелогичными, гримаса легкого недоумения на полуразложившемся лице сменилась негодованием, потом с раздраженным воплем: «Нет, ну я не могу так работать!», темный человек сорвался с облака и пропал в тумане. Облако и туман перестали быть белыми и начали темнеть в грозовом свете, исходящем от одной-единственной темной тучи, которая постепенно заполняла все пространство сна. Лентина вскрикнула и вновь начала падать, но теперь было страшнее, чем тогда, в детстве — скорость падения была поистине ужасающей и приближающаяся равнина означала неминуемую смерть. Сковывающий страх заставлял цепенеть, не пытаясь спастись. Сквозь муть и туман, проносящиеся мимо, она услышала слабый голос: «Три, четыре, пять, шесть, семь — просыпайся. Ты можешь вернуться, тут тебя ждут, ждут друзья, которые помогут. Возвращайся…». Голос, сначала слышавшийся едва-едва, теперь грохотал, перекрывая вой разыгравшегося урагана, заполняя пространство.