Мир, который построил Хантингтон и в котором живём все мы. Парадоксы консервативного поворота в России - [6]
В то время как либеральный истеблишмент твердит о ценностях Просвещения, которые нуждаются в защите, консерватор выступает как возмутитель спокойствия, ниспровергающий мораль и отбрасывающий всякие приличия. Несложно заметить, что оглушительный успех Трампа в большей степени основан не на риторике семьи, морали и традиций, но на агрессивном, вызывающем цинизме. Бунтующий консерватор не будет соблюдать правила этикета и пытаться делать вид, что ничего особенного не происходит. Напротив, он превратится в воплощённое свидетельство того, что мир катится к чёрту. Это преимущество консервативного цинизма над нормализующим и соблюдающим общие правила игры консерватизмом ценностей было ясно видно на республиканских дебатах, где Трамп в итоге переиграл остальных кандидатов, которые постоянно морализировали и цеплялись за религию. Консервативный циник называет вещи своими именами, подрывая иллюзию стабильности.
Стоит заметить, что Владимир Путин также обязан популярности своего публичного образа не верностью «православным традициям», но жёсткому реализму и циничным шуткам. В путинской России вообще вся государственная политика моральной дисциплины (официальная гомофобия, ограничение абортов и т. п.) служит не действительной реставрации в обществе «традиционных ценностей», но наоборот, постоянному повышению общего градуса цинизма. Патриотические бюрократы посылают своих детей учиться в Лондон, а православные депутаты веселятся на закрытых гей-вечеринках. Им позволено делать то, за что они осуждают других по одной простой причине – они находятся на высшей ступени социальной лестницы. Это «голая правда», дополнительным уроком которой служит каждое двусмысленное действие господствующих классов.
Для того чтобы одержать победу над современностью, консерватору необходимо сорвать с неё моральный покров, сделать явным неявное неравенство. Заставить всех принять как данность именно это подлинное неравенство, а не его стыдливое либерально- демократическое прикрытие – вот подлинная историческая задача консерватора. Настоящая моральная революция консерватизма, настоящие «back» и «great again», осуществятся лишь тогда, когда мораль Просвещения будет вывернута наизнанку и похоронена. Можно сказать, что циничный консерватизм становится политической результирующей эпохи неолиберализма. Он превращается в исторический материализм, перевёрнутый с ног на голову, призывая нас признать материальные, действительные отношения господства и подчинения не для того, чтобы их изменить, а для того чтобы с ними раз и навсегда смириться. Вместо морали, неизбежным следствием которой является переживание вины (пусть и насквозь фальшивой) за своё сколько-нибудь привилегированное положение (например, белого рабочего перед мигрантом), новый цинизм предлагает принять его как повод для удовлетворения. Бунт против навязанной неискренней вины превращается в искренний бунт против любых форм солидарности.
Исторически социалистическое движение, опиравшееся на рабочий класс, также делало ставку на отвержение буржуазной морали. Тогда как консерваторы разоблачали формальное равенство ради формального неравенства, социалисты, наоборот – ради фактического равенства. Социальные катастрофы и политические поражения XX века, однако, лишили современных левых этой наступательной антиморальной позиции. Сегодня они в большей мере склонны цепляться за призрачную политику ценностей, уступая консерваторам место главных возмутителей спокойствия. Успех кампании Берни Сандерса состоял именно в том, что он выступал в качестве обличителя и сеятеля смуты, постоянно употребляя непривычные и будоражащие воображения слова, такие как «социализм» и «революция».
Новая гегемоническая практика элит, основанная на неприкрытом цинизме, на революции против морали, ведёт наступление по всем фронтам, используя страх в качестве главного оружия. Это не только страх одиночества и беззащитности обычных людей, осознавших себя частью безжалостного мира и приносящих электоральный оммаж честным в своей жестокости правителям. Это ещё и страх просвещённых и умных, не желающих жить под властью идиотов. Их выбор сегодня, как кажется, сужается до единственно возможного «меньшего зла». Стремясь защитить себя от наступающего безумия, они хватаются за любой шанс сохранить иллюзию status quo, убеждая себя и окружающих в том, что всё ещё под контролем, что разум так или иначе в итоге сохранит свои позиции. Этот страх помогает циничным консерваторам обезоружить своего самого главного и опасного противника.
Умные люди скапливаются на небольших защищённых территориях – академической среде, леволиберальном политическом фланге, мире современного искусства. Их знания, их критический инструментарий, их способность рассуждать направлена теперь не на сокрушение иллюзий, но на их сохранение.
Однако для того чтобы осознать своё действительное положение, для того чтобы бросить вызов идеологии, а не поддерживать её господство, следует прислушиваться, как и в старые времена, не к либералам, а к консерваторам. Не стоит требовать от идиотов преодолеть собственный идиотизм. Вместо этого, возможно, стоит вспомнить, что «требование изменить сознание сводится к требованию иначе истолковать существующее, что значит признать его, дав ему иное истолкование»
