Мир Книги джунглей - [23]
Индийское лето
Пока мы работали в Канхе, пронизывающие зимние холода пошли на убыль.
Наступили ясные солнечные дни, и соцветия сореи уже не нуждались в помощи лангуров, чтобы отправиться в парящий полет к земле. Малейшее дуновение ветра срывало с ветвей облака зеленого снега.
Нам постоянно говорили, что лучшее время для съемок — «лето», другими словами, знойная пора, которая, набрав силу в апреле, понемногу высушивает большинство худосочных водоемов. Поскольку мне важно было провести съемки на Шри-Ланке на рубеже марта — апреля, когда там проливаются первые дожди, мы постановили собрать свое имущество, отправиться на этот восхитительный теплый остров и отогреться после зябкого существования в Канхе. Фредрик, ставший счастливым отцом перед самым отъездом в Индию, естественно, горел желанием увидеть мать и новорожденного, а потому решил взять двухнедельный «отпуск» и заодно раздобыть кое-какие материалы, необходимые для съемок.
Возвратившись в Канху в начале мая, мы никак не могли пожаловаться на холод… Температура воздуха была явно повышенная, ее можно было измерять медицинским градусником. По ночам зной спадал, сменяясь долгожданной прохладой, однако днем температура опять поднималась до 41–45. Нелегкая пора для полевой работы — и почти невыносимая, когда сутками пребываешь в засидках. А именно это и выпало на мою долю. Согласно плану, я сосредоточил свое внимание на немногих сохранившихся водоемах. 1977 год оказался одним из самых знойных и засушливых в истории Канхи, и я рассчитывал извлечь из этого пользу. Воды становилось все меньше, и дикие животные сосредоточивались у оставшихся водопоев — включая тигров, которых я надеялся снять во время их купания.
Национальный парк Канха пересекает река. В июле — сентябре она широкая и полноводная благодаря муссонным дождям, которые аккуратно начинаются в последней неделе июня. Теперь же она почти совсем пересохла, осталось всего два пруда. Около них мы и соорудили платформы на деревьях, использовав для камуфляжа военные маскировочные сети. Эти сети различных размеров неоднократно выручали меня в прошлом, позволяя, например, превращаться в ходячий кустарник и добывать, казалось бы, невозможные кадры. Нашитые на них пластиковые листья окрашены так, что отлично сочетаются с любыми оттенками природной зелени. Был случай, когда стая наделенных острым цветовым зрением лангуров устроила трапезу так близко от моей засидки, что я начал опасаться, как бы обезьяны не принялись дегустировать пластиковые имитации.
Пруд побольше находился всего в двухстах метрах от одного из тигровых кормопунктов. Только мы кончили сооружать платформу, как нам сообщили, что тигр зарезал буйвола. В тот же день трое рабочих протащили на веревках тяжеленную тушу вдоль высохшего русла до пруда и оставили ее метрах в двадцати пяти от засидки. Я внимательно следил за тем, чтобы никто не прикасался к туше руками, не оставил для тигра свой запах. К сожалению, один из рабочих ненароком схватился потной рукой за рог.
Пополудни, когда солнце еще припекало и тигр, естественно, отлеживался где-то в тени, тяжело дыша от немилосердного зноя, мы с Фредриком забрались на платформу. Быстро разместили камеры, штативы, магнитофоны, микрофоны, и потянулось наше ожидание. Хорошо бы тигр явился, когда еще будет достаточно светло для съемок. И остался бы на всю ночь, до самого восхода солнца!
Перехитри тигра… Пока все складывалось в нашу пользу. Одинокий аксис, великолепный самец с метровыми рогами, сторожко, не спеша приближался к водопою. Он проследовал прямо под нами! Прекрасно — стало быть, в воздухе практически нет наших запахов. Наклонив свои вилы к неподвижной воде, олень больше минуты утолял жажду. При взгляде под углом сверху он был по-особенно- му красив. Белые пятна резко выделялись на фоне коричневой шерсти с темно-серой полосой вдоль хребта. Утолив жажду, аксис направился к лесу нервными шагами, выдающими его настороженность в предчувствии угроз приближающейся ночи. Мимо буйвола он прошел всего в нескольких метрах. Запах мертвого животного редко вызывает у оленей и других копытных испуг; не стоит приписывать этим животным какие-либо психические переживания, сопряженные с чувством страха в подобной ситуации.
В мирной тишине с нарастающей силой звучал крик brainfever bird, и впрямь звучащий для английского уха как «brainfever, brainfever, brainfever»; в переводе — «менингит, менингит, менингит». (Эта индийская кукушка Cuculus varius, родня нашей шведской кукушке, удивила меня тем, что кричит не только днем, но и в лунные ночи.)
Все более тускло светили косые вечерние лучи. Я проверял экспонометром освещение, пока оно не стало слишком слабым и пришел конец нашим надеждам снять тигра в этот вечер.
Он явился, когда в полную силу зазвучал вечерний хор насекомых и водное зеркало отразило багрец закатных облаков.
Тигр ступал не очень сторожко, усеявшие речной песок хрупкие сухие листья сореи хрустели под его широкими лапами. Он явно шел вдоль борозды, оставленной тушей буйвола, держа нос над самой землей вплоть до того места, где рабочие бросили его добычу. Дойдя до туши, он осторожно обнюхал ее, и мы отчетливо слышали сильные выдохи, чередующиеся с короткими вдохами: исследовательский прием, которым, по моим наблюдениям, пользуются многие хищники. Могучая голова поднялась, ноздри втянули запах буйволиной головы, и тигр весь сжался. Еще раз понюхал рог, за который рабочий брался потной рукой, снова отпрянул, отошел от предназначенной ему на ужин туши и больше необращал на нее внимания!
