Мир иной - [30]

Нина кивнула и замедлила шаг. Теперь она шла рядом с металлическим гигантом. И она заметила, что в одной клешне был зажат крошечный металлический предмет, от которого тянулась тонкая, как шпагат, прозрачная эластичная трубка. Конец трубки волочился по блестящей «палубе», оставляя на ней тяжелые маслянистые капли…

К вечеру Суо очнулся от своего странного летаргического сна, длившегося бог знает сколько веков.

Доктор Васенькин, тщательно осмотревший его, сделал удивительные открытия. Оказалось, что в груди Суо бились два сердца (одно, видимо, отмирающее, другое — новое, созревшее). Кроме того, слабо прослушивалась пульсация еще одного сердца — рудиментарного, которое, по предположению доктора, в дальнейшем должно было развиться и заменить второе сердце… Кожа мальчика была необычайно пористой, способной испарять влагу в больших количествах. Питание организма во время сна осуществлял, вероятно, Уру, нагнетая в жилы спящего какую-то жидкость, состав которой установить не удалось.

Но, очнувшись от летаргии, Суо не проявил к людям ни малейшего интереса. Мало того: когда кто-нибудь приближался к нему, он отворачивался и закрывал глаза. Только Нина и маленький ламут Нэнэ, видимо, пользовались его благоволением. Им он позволил накормить себя и ухаживать за собой, но на все попытки заговорить отвечал лишь едва заметным покачиванием головы. Нина и Нэнэ не отходили от него ни на шаг. А в головах постели Суо неподвижным истуканом встал железный Уру.

— Ничего, — сказал Васенькин. — Теперь он не один, и время его вылечит. Только не надо быть назойливыми. Дайте ему привыкнуть.

Таким образом, надежда воспользоваться помощью «звездного мальчика» для поисков заветного «рычажка», вспыхнувшая было у Арнаутова, так и осталась надеждой. И на другой же день инженер и Майгин вновь погрузились в машинные «трюмы». Берсеньев, Петя и доктор Васенькин с удвоенной энергией принялись за обследование «хозяйственной части» корабля-города. Даже скептик Венберг неожиданно для себя обнаружил, что уверенность в безусловной возможности и необходимости полета к далеким мирам проникла и закрепилась в его сознании. Возможно, его просто потрясло пробуждение одного из «звездных людей».

Двадцать третьего июля 1913 года, через два дня после того, как была открыта тайна «музыкальной пагоды», рано утром Венберг и Петя Благосветлов отправились на Коронное озеро поудить рыбу. Оба они были заядлыми рыболовами и, уезжая на Дальний Восток, не забыли прихватить и свою снасть. При каждом удобном случае они угощали товарищей свежей ухой. По словам ламутов, в Коронном озере водился голец и даже форель, поэтому оба рыболова, встав еще на заре, уложили в саквояж Венберга завтрак, собрали свои удочки и ведерки с наживкой и тронулись в путь тропинкой, как им показал накануне Нэнэ.

До озера было три версты. Они шли не спеша и по дороге вели беседу знатоков — о рыбках, конечно. Но, как это часто бывает, затронув вопрос о мальках, которых просил раздобыть доктор Васенькин, рыболовы перешли на совсем другую тему — о замысле Арнаутова.

— Как странно складывается порой жизнь человека! — задумчиво сказал Венберг, глядя на розовеющие вдали вершины Корякского хребта. — Думали ли вы, Петя, когда выезжали из Петербурга в эту экспедицию, что вам суждено увидеть здесь, в дичайшей глуши, такие чудеса?

— Я благодарен судьбе за это, Григорий Николаевич, — очень серьезно ответил Петя. — Такой случай, должно быть, выпадает на долю человека раз в тысячу лет… Признаюсь, мне странно, что вы относитесь к этому так… ну, недоверчиво, неблагожелательно, что ли… Ведь это такое дело, о каком только может мечтать человек!

Венберг тихонько засмеялся.

— Милый Петя! Я давно знаю Арнаутова, знаю, какой он одержимый, фанатик, и, кроме того, я, в отличие от всех, слишком хорошо представляю себе, какие невероятные трудности и опасности нужно преодолеть, чтобы осуществить ваш замысел. Я уж не говорю о том, что Арнаутову и нашему добрейшему Майгину, возможно, придется всю жизнь потратить на разгадку секрета двигателя корабля. Ну хорошо, допустим, они нашли этот самый рычажок и повернули его. Если даже город-корабль не треснет и не расплющится, как пустой орех, зажатый между исполинской тяжестью лавы и чудовищным, наверное, давлением реактивных газов, если все не погибнут в то же мгновение от страшных толчков, что ждет вас там, в безвоздушном океане? Сколько лет, десятилетий, столетий будет нестись этот корабль в черной пустоте? А в нем — либо ваши трупы, либо…

— Все это, конечно, может быть, — перебил его Петя. — Но я думаю, и все думают, Григорий Николаевич, что рискнуть стоит. Это большое, замечательное дело!

— Послушайте, Петя, — искоса поглядывая на хмурого юношу, шагающего рядом, сказал Венберг, — разрешите задать вам один вопрос.

— Пожалуйста, спрашивайте, Григорий Николаевич.

— Неужели вам ни капельки не жалко расставаться со всем здесь, на Земле, что вы любите и что вас любит? С отцом, с сестрой, с вашей невестой — у вас есть невеста, Петя?

— Нет, — покраснев, ответил студент, — невесты нет. Да и не в этом дело. Конечно, жалко. Отец будет… Хотя не знаю. Я еще съезжу домой и поговорю с ним. Но я думаю… надеюсь, во всяком случае, что он благословит меня на такое дело. Да и чем я хуже других? Хуже Нины, например…