Мир госпожи Малиновской - [13]

Сразу после демобилизации Борович, оставшись без средств к существованию и без перспективы какой-либо соответствующей должности, обратился к дяде с обычным торговым предложением. Не хотел никаких милостей. Просто полагал, что в таком богатом имении, как Погорцы, найдется место если не главного администратора, то руководителя одной из фабрик, спиртового заводика либо еще чего. Сама логика подсказывала, что дядя Валерий, полагающий всех ворами, но неспособный лично контролировать свое имение, должен доверять кому-то настолько близкому, как племянник и ближайший наследник.

Увы, старый чудак обладал собственной логикой и так воспринял предложение Боровича, что тот отбыл из Погорцев не прощаясь.

Единственной персоной, которую дядя Валерий не оскорблял, была госпожа Богна, а единственной соседской усадьбой, куда он заезжал, — Ивановка, когда она там находилась. В ее присутствии он оставлял свою грубость и менялся до неузнаваемости. Начинал говорить намного культурнее, умел усидеть на одном месте хотя бы несколько минут и даже улыбался.

Таков был эффект ее ауры. Непросто было поверить, как сильно и насколько покоряюще действовала ее аура на любого, с кем она сталкивалась. В таком скопище сплетен и зависти, как строительный фонд, не было буквально никого, кто испытывал бы к ней хотя бы неприязнь.

И отчего так?… Несомненно, она обладала массой положительных черт, невероятным тактом, могла очаровать своей несомненной разумностью, но и это было еще не все. Говоря совершенно беспристрастно, следовало признать, что она вовсе не красива и даже не симпатична. Люди не оглядывались на нее на улицах, но достаточно было малейшего, самого слабого сближения, чтобы поддаться ее очарованию. То, что было в ней и что невозможно было определить, оставалось тайной и для нее самой. А проявлялось это во всем…

Борович лежал в постели с открытыми глазами, глядя на бессмысленный узор обоев, внутренним взором видел лишь ее — всю ее, все ее движения, выражения лица и взгляды…

Начало уже смеркаться.

«Надо раздеться», — решил Борович.

Встав, он замер на миг и вышел в прихожую, где напротив его двери висел телефон.

Она сама взяла трубку. Была уже дома. Борович хотел сказать, что не сможет прийти, но она не дала ему и слова произнести.

— Зачем вы звоните? — изобразила она удивление. — Прошу вас сейчас же положить трубку и взять шляпу. Я жду.

— Я немного устал… — начал он.

Она перебила его:

— Да? И где же вы были? Вы даже на обед не пришли!

— Вы звонили Ходынским? — удивился он. — Я полагал, что вы были на Висле.

— Естественно, была и телефонировала из гребного клуба, чтобы вас тоже вытащить, но милый Стефанек исчез, как в воду канул. Ну хватит. Прошу вас сейчас же прийти.

— Но ведь…

— Что — «но ведь»?

— Вы… у вас наверняка гости.

— Даже если и так, разве вас это остановит? — рассмеялась она.

— Я устал.

В трубке повисла тишина.

— Я правда чувствую себя утомленным, — повторил он.

— Господин Стефан, — серьезно произнесла она, — я, понимаете ли, желаю вас видеть. И если вы придете немедленно, я буду вам благодарна.

— Хорошо, буду через пять минут.

— Жду.

Борович по ошибке взял чужую шляпу, и пришлось возвращаться уже с лестницы. Он сел в первое попавшееся такси и приказал ехать к Колонии Сташица. Собственно, можно было и не ехать. Уверенность, что он встретит у нее Малиновского, действовала ему на нервы.

Естественно, он не скажет тому ничего наглого. Борович знал наперед, что сумеет остаться к нему даже вежливым, но вечер, проведенный в обществе этого человека…

Машина остановилась перед небольшой виллой. В правой ее стороне располагалась квартира какого-то судьи, половину левой занимала Богна. На дверях еще оставался след от старой таблички с фамилией покойного Ежерского.

— А вот и вы! — поприветствовала Боровича госпожа Богна.

— Добрый вечер. — Он поцеловал ей руку.

— Пойдемте, я дам вам драконьего кофе.

Драконьим кофе в доме Бжостовских издавна называли кофе по-турецки, который варили специально для отца Богны. В его кабинете, который звался (уже не вспомнить отчего) «драконьей ямой», Борович пил этот кофе всякий раз, когда удостаивался чести беседовать наедине со старым ученым.

В прихожей не было ни одной мужской шляпы, в салоне сидел только Павелек, демонический, черный как смола шотландский терьер, который на приветствие Боровича снисходительно махнул хвостом, но даже не двинулся с ковра.

Отсутствие Малиновского так обрадовало Боровича, что он сразу сделался веселым и разговорчивым. Когда госпожа Богна вышла, чтобы принести обещанный кофе, он принялся играть с собакой.

— Знаете, — смеялся он потом, — это наименее подвижное четвероногое животное из тех, с которыми мне удалось познакомиться лично.

— Павелек?… О, да. Он само достоинство.

— Он ведь меня любит, но после месяца разлуки не нашел в себе достаточно куртуазности, чтобы встать и поприветствовать меня. Может, для его памяти месяц — это слишком много? И он просто меня забыл? — Поскольку госпожа Богна ничего не сказала, он добавил: — Жаль.

Она подошла и, положив руку ему на плечо, спросила:

— Что с вами, господин Стефан?

Он изобразил удивление: