Мир человека в слове Древней Руси - [127]
Нам понятно теперь то настойчивое упорство, с каким на Руси пытались развести, обозначив особыми терминами, разные понятия общественной жизни, так или иначе восходящие к «земле».
«Земля» как территория, как пространство обозначалась конкретно словом мѣсто или уже отвлеченным термином страна, а чаще просто с помощью словосочетания Русская земля. В последнем случае оставалось неясным, говорится о пространствах или о народе, их населяющем. Поэтому для обозначения населения все чаще стали употреблять собирательное Русь (впервые в значении "русский народ", по-видимому, в Киевской летописи под 1140 г. — см.: Франчук, 1982, с. 50, хотя в «Повести временных лет» уже с начала XII в. Русью именуют прежних полян: «Поляне яже ныне зовомая Русь» — Лавр. лет., л. 25); безотносительно к территории используют слова миръ или община.
Одновременно возникает настоятельная необходимость и в слове, которое могло бы обозначить власть над такой «землей». В XII в. волость и земля еще равноправны как обозначения области, одной и той же, родовой, хотя эти слова и пришли в язык из противоположных по смыслу именований. Власть, волость — право владения землей, а земля — то место, власть над которым имеет хозяйственный смысл. Объект владения и право лица сошлись в одном именовании, но усложнение социальной жизни настоятельно требовало различения этих явлений. К XIV в. положение изменилось: «волость» всегда меньше «земли» (Михайлов, 1904, с. 222). Первой ступенью образования средневековой цепи последовательного понижения в степенях и стало подобное «измельчение» волости, уже никогда не возвысившейся до пределов области. Разговорное русское слово не могло конкурировать со словом земля и тем более с торжественным словом область.
Самым древним словом, связанным с идеей владения и власти, было волость, или (в точной передаче произношения X в.) вол°сть, т. е. "владение", но не "владычество" (из *vold-t-ь). Знаток древнерусских текстов Ф. П. Филин справедливо заметил, что в дофеодальную эпоху слово волость/власть означало обладание собственностью в границах рода (Филин, 1949, с. 79).
В 945 г., составляя договор с русичами, греки назвали в тексте несколько ограничений прав русских гостей в столице своей империи (русский летописец сообщает об этом в «Повести временных лет»): «Да не имать волости князь русский... да не имеют власти русь зимовать в устье Днѣпру... да не имать власти казнити... да не имѣють власти зимовати у святого Мамы [русская церковь на торгу в Константинополе]... да не имѣють волости купити паволокъ [шелковой ткани]» и т. д. (Лавр. лет., л. 11б—13), — во всех случаях употребления в тексте договора слова-варианты волость и власть многозначны, но ближе всего их значение к словам возможность, сила, право — право что-либо сделать, исполнить то, что договорный акт запрещает. Какая власть может быть у русского купца в византийской империи, какое владычество? Только возможность и право, которые на каждом шагу оспаривались; русичи не имеют возможности, права — не могут что-либо сделать своей властью. Другие места «Повести временных лет» свидетельствуют о столь же неопределенном значении слова власть. Обычно это сила или возможность действовать по праву рода, потому что исходное значение корня этого древнего слова — «наследование», «возможность» что-либо сделать, и при том по общему согласию. Такое конкретное и простое значение слова власть было свойственно ему еще и в X в.
В описании событий XI в, летописец уже колеблется: волость и власть, может быть, уже значат не одно и то же. Поскольку словом волость/власть характеризуют теперь не всякого представителя рода, равноправного со всеми остальными, а его главу, князя, текст можно понять и так, что речь идет уже о власти, понимаемой в современном смысле слова: «перея´ [захватил] власть» один князь у другого, ибо он одновременно и «силой сильнее», и «власти лищил», и «земли присвоил». Еще не расчленены в сознании представления о власти, владении, земле и роде, слишком тесно обусловлены они родовыми отношениями, не раскладываются еще в точных понятиях, не имеют строго терминологического значения.
Еще во второй половине XI в. волость и власть совмещены в неопределенном значении "владение", так что в одном и том же сочетании свободно находим обе формы (в Лавр. лет.): «желая большее власти» (л. 68, 1073 г.) — «желая большее волости» (л. 68, 1078 г.). Однако в самом конце XI в. власть безусловно уже "власть (управление, господство)", а волость — "территория, подвластная князю"; об этом говорит сравнение таких примеров (Лавр. лет.): «А в чюжей волости не сѣди!» (л. 86, 1096 г.), «отидеть въ свою волость» (л. 87, 1097 г.), «переяти Василкову волость» (л. 89б, 1097 г.), «яко се есть волость брата моего» (л. 90б, 1097 г.) и т. д., но «прияти власть стола моего» (л. 72, 1093 г.), «хотя власти» (там же) и др.
